Всадник на рыжем коне (Всадник Апокалипсиса - 2)

Но больше всего удивляло даже не это, а взаимное заимствование недостающих черт характера, знаний и навыков. К примеру, Росянка перенимала у Татьяны чувство вкуса, стиля и слова, манеры, привыкала к натуральным материалам в одежде и… училась отрицать. Сиюминутную массовую моду, все вычурное, избыточное. Тем самым, постепенно переставая играть представительницу высшего общества, но продолжая ею ощущаться. Голикова училась у нее отключать чувство самосохранения и в мгновение ока превращаться в механизм, заточенный на выполнение боевой задачи. А Лера, как губка, впитывала все, что можно и нельзя, «отделяла зерна от плевел» и добавляла недостающие штрихи к своей, и без того отличной, «базе».

Правда, как выяснилось на следующий день после отлета мисс Доулан, отличной эту самую «базу» считал только я…

Рыжова нарисовалась в дверном проеме абсолютно бесшумно. Кинув взгляд на тарелку с мясной нарезкой, стоящей рядом с моим правым локтем, и решив, что моей любимой бастурмы на ней пока предостаточно, сняла футболку, кинула ее в контейнер для грязного белья и забралась ко мне в джакузи. После чего озадачила неожиданным вопросом:

— Ну, и как тебе моя матушка?

За три часа, которые мы провели в гостях у Светланы Егоровны, досконально разобраться в характере этой женщины было нереально, но кое-какие выводы я все-таки сделал. Так что озвучил самый очевидный:

— «Есть два мнения — мое и неправильное».

— Да, она любит не только учить, но и поучать. Причем всех подряд… — согласилась Валерия. — Но к этому я привыкла с самого детства и почти не замечаю. В отличие от зависти, появившейся одновременно с первыми признаками увядания ее красоты и усиливавшейся чуть ли не каждую нашу встречу.

— Твоя мама выглядит очень эффектно, и не знай я, что у нее есть настолько взрослая дочь, дал бы ей от силы года тридцать два! — ничуть не кривя душой, заявил я.

Девушка пропустила эти слова мимо ушей и продолжила свою мысль:

— Я понимаю, что привычки считать себя неотразимой и пользоваться внешностью для решения любых жизненных проблем быстро въедаются в кровь, соответственно, любые сбои в единственно возможном алгоритме взаимодействия с окружающим миром с какого-то момента начинают вызывать эмоциональный шок, но принять подобные изменения в отношении к себе так и не смогла. Поэтому переезд в Зёльден восприняла, как подарок судьбы, каждый раз, созваниваясь с мамой, всеми правдами и неправдами отказывалась включать изображение, а после того, как Джинг поставила меня на ноги, страшно не хотела переезжать из твоей квартиры к себе домой.

В этот момент со стороны гостиной послышался какой-то шум, и я невольно повернул голову в сторону двери.

— Вероятнее всего, уронили пистолет на плед, предусмотрительно постеленный на пол… — фыркнула Рыжова и так же подробно ответила на два моих следующих безмолвных вопроса: — Аня учит Таньку выхватывать у противника пистолет. И к нам они пока не собираются — знают, что я решила пообщаться с тобой тет-а-тет.

Я развел руками — мол, весь в твоем распоряжении — и превратился в слух. А она, задумчиво потерев переносицу, продолжила прерванную мысль:

— Гибель девчонок, бегство из страны и бесконечные мотания по Европе дались мне очень тяжело. Но даже в этом затянувшемся кошмаре нашлись положительные стороны: море свободного времени позволило радикально изменить отношение к жизни, разобраться со своими «тараканами» и окончательно врасти душой в тех немногих близких людей, которые у меня остались.

Как я понял из дальнейших объяснений, с изменением отношения к жизни оказалось проще всего: поняв, что все мы внезапно смертны, Лера решила жить текущим мгновением и не разбрасываться на всякую ерунду. А с «тараканами» основательно помучилась:

— Годы учебы в школе для детишек сильных мира сего заставили задрать до неба проходную планку для потенциально интересных личностей и одарили неприятной фобией — до смерти устав ощущать себя человеком второго сорта, я стала крайне остро реагировать на любые проявления высокомерия, тщеславия, гордыни, самодовольства, снисходительности и тэдэ. И напрочь разучилась верить на слово. Увы, людей, предпочитающих делать, а не говорить, в моем окружении появлялось ой, как нечасто, поэтому со временем страх довериться, но ошибиться вместе с привычкой сомневаться во всем и вся стали неотъемлемой частью моего естества. И если с Танькой, Эрикой, Диной и Яной я сошлась еще до того, как превратилась в зашуганную и закомплексованную особу с королевскими амбициями, то окончательно поверить тебе боялась до тех пор, пока не увидела в допросной Вяземского арестованного Жорика.

Я нахмурился, пытаясь сообразить, каким боком Голиков мог что-то изменить в ее отношении ко мне, но Лера пролила свет и на эту «страшную тайну»: