Всадник с улицы Сент-Урбан

Вечеринки у Дженни славились тем, что еды там бывало вдоволь, и спиртное лилось рекой. Правда, еврейских изобильных разносолов, от которых Джейк уже не отказался бы, там не водилось, подавали в основном эмансипантские канапе да холодные закуски типа «бежим из гетто». По большей части прозрачные ломтики итальянской салями на крекерах. Ассимилянтские килечки, скрючившиеся подобно червякам на кусочках белого хлеба. Маленькие — даешь свободу! — свиные шпикачки. В торонтском салоне у Дженни народ собирался очень, очень искушенный, все как один нонконформисты, все читали «Тайм» между строк, знали доподлинно, что Элджера Хисса подставили[162], причем специально, и были против бряцания оружием в Корее. Они восхищались Родом Серлингом, Хортоном Футом и другими драматургами «Филко-Театра». Пэдди Чаевского сравнивали с Шоном О’Кейси[163].

— Да, да, — соглашался какой-то тележурналист, — но ведь и здесь, у нас в Торонто, начинаются удивительные перемены.

— Это, например, какие же? — воинственно спросил его тогда высокий молодой человек в очках.

— Слушайте, Люк, если Торонто вам недостаточно хорош, почему вы не уезжаете?

— Ну… взглянем на это так: японцы тоже ведь до самого Пёрл-Харбора в Вашингтоне посла держали.

Джейк одобрительно хмыкнул.

— А вы-то еще кто такой? — резко развернувшись к Джейку, спросил тележурналист.

— Зовите меня Измаил[164]. А ваше имя я знаю?

— Разумеется, знаете, — важно ответствовал тот. — Если хоть в малой мере интересуетесь культурой Канады.

— Тогда можете не говорить. Вы — Мазо де ла Рош[165].

Люк ухмыльнулся.

— Не собираюсь выслушивать тут грубости от каких-то двух недорослей!

— Ну так и не слушайте.

Пока к ним продвигался улыбающийся Дуг, Люк ускользнул. Джейку никак не удавалось вновь с ним законтачить, пока они не столкнулись в саду, где, к его удовольствию, оказалась Ханна — она попивала пиво и смеялась шуткам Люка.

— Янкель! — обрадовалась она, и они обнялись.

За эти годы лицо Ханны стало как из мореного дуба, волосы побелели.

— Вот, познакомься с моим дружком. Это Люк Скотт. Он водит меня на все хоккейные матчи. И на выступления боксеров.

Джейк и Люк пожали друг другу руки.

— Дженни говорит, что вы, может быть, останетесь в Торонто, — сказал Люк. — У меня есть квартира. Буду рад вас там поселить, пока осматриваетесь. Платить можем пополам.

— Вы уверены? — спросил Джейк.

— Да уверен он, уверен, — и Ханна подвинулась, чтобы Джейк мог сесть вместе с ними на скамейку. — А ты знаешь, какая завтра наступает неделя?

— Нет.

— Йом-Кипур! Ты постишься?

— Извини, Ханна, нет.

— В прошлом году она и мне не позволяла.

— Но теперь-то уж Ханна рисковать не хочет — в ее-то возрасте!

— Заткнись, Люк. Представь: стояла у меня над душой, смеялась! Ха-ха, мол, весь год ешь некошерное, а сегодня начнешь поститься? Только не в этом доме! О’кей, всю следующую неделю я притворялась, будто ем у больной подруги. Ну, и как ты его находишь, Янкель?

— Кого?

— Мистера Никто-и-звать-никак, ее мужа.

— Нашего Ёбсена, — хихикнул Люк.

— Да ну тебя, Ханна. Дженни ведь все эти годы с тебя пылинки сдувала. Или нет?

— Ну, во всяком случае, драться мы больше не деремся. Заключили перемирие. Я ее прикрываю: говорю этому ее мелкому шмоку, что она со мной, когда на самом деле она где-то с кем-то трахается. Ну что делать, коли шустрая такая уродилась! А она за это дает мне денег на кино. Вознаграждает.

Мелкий шмок Дженни в это время разглагольствовал в гостиной, объясняя сокровенный смысл своей не совсем еще дописанной пьесы «Авария».

— Я изучал предмет, советовался с психиатром, мы подняли статистику по автобусам, грузовикам и двум сотням водителей малолитражек, и такое открылось — с ума сойти! Среди водителей есть некоторое меньшинство, которое невероятно подвержено дорожно-транспортным происшествиям. Так вот эти постоянные виновники аварий, похоже, все страдают от одной и той же проблемы. Неспособности приноровиться к жизни в социуме.

Еще на подходе к кружку, собравшемуся около Дуга в гостиной, Джейк шлепнул себя по щеке, присвистнул.

— Да, да, все так, все опирается на факты, Джейк! Мы изучили послужные списки сорока таксистов — из них двадцать взяли с длительным опытом безаварийной езды, а другую половину из тех, кто явно склонен попадать в аварии. Безопасные водители чаще всего спокойные, выдержанные мужчины, чуть ли не туповатые. Происходят из стабильных семей, верны женам, к азартным играм равнодушны и вежливы с пассажирами. А постоянные участники аварий обычно в социальном плане не устроены. У тринадцати пьющие отцы и властные матери. Двенадцать бросили школу и подростками привлекались к суду. Восемь человек признались в сексуальной распущенности. Тринадцать не могут долго проработать на одном месте. Четырнадцать гнали самогон. Мы называем таких «личностями с легкой психопатией».

— Смотри-ка ты, — сказал Джейк, потирая подбородок. — Это надо же!