— А не пора ли перестать дурить самих себя? Может, съедемся?
Она тут же взвилась и выпрыгнула из кровати.
— Еще чего не хватало! Это мой дом, — и принялась торопливо стаскивать его пожитки в середину гостиной. Рубашки. Трусы. Пресловутую кофемолку. Сценарии. Прикроватную лампу. Банку селедки пряного посола. Он скрылся в ванной, стал собирать там остальное свое барахло, что заняло у него подозрительно много времени, а затем со вздохами, оханьем и кряхтеньем, — ну, если ты так решила… — сгреб вещички, поверх кучи которых легла палка салями. Нэнси стояла у окна и, размазывая слезы по щекам, смотрела, как он спускается по наружной лестнице, подбородком помогая себе удерживать расползающуюся груду, а следом тащится шнур от прикроватной лампы, и его вилка прыгает по ступенькам.
По-детски разобиженный, он следующим утром не позвонил, и она долго плакала, особенно уязвленная тем, что не смела никуда днем выйти: вдруг он все-таки звякнет? Вечером он тоже не проявился, чем вызвал ее гнев. Квартира стала вдруг как нежилая. Пуста, безрадостна. И так этим ее разозлила — то есть не именно пустотой, а самим фактом того, что ей приходится признать свою зависимость, — что, когда на следующее утро он снизошел до звонка, она со всей возможной холодностью проинформировала его о том, что — извини, но сегодня у нее свидание.
Нэнси намылась, накрасилась, напудрилась, надела пояс для чулок, при виде которого Джейк восторженно вопил и лупил кулаками подушку, а к нему лифчик с застежкой, что не давалась ему, хоть умри. Напялив платье, расстегнула две верхние пуговки, потом снова их покаянно застегнула, чувствуя себя преотвратно: стало страшно — сможет ли она вообще переносить близость другого мужчины?
Высокий, загорелый и очень ею заинтересованный Дерек Бёртон, литературный агент, который уже неделю звонил ей каждое утро, был при галстуке выпускника Вестминстерской школы[215]
и со сложенным зонтом в руке. Заметьте-ка, он не плюхнулся, скинув туфли, сразу на диван, а оставался стоять, пока не села она, после чего поднес к ее сигарете огонь, добытый при помощи изящной зажигалки в замшевом чехольчике, потом поднял бокал, сказал:Его не пришлось спрашивать, как она выглядит (в ответ добившись разве что невразумительного «нормально», да еще, может быть, попытки залезть рукой под юбку), — нет, этот сразу же, первым делом, заверил, что выглядит она совершенно фантастически. За дверью тут же развернул свой зонт и прикрыл им ее. Машина у него была «остин-хили» с кожаной оплеткой руля, шестью (она не считала, конечно, но казалось, не меньше) фарами и дюжиной эмблем на решетке радиатора. В пепельнице никаких яблочных огрызков. Или засохших бубликов в отделении для перчаток. Зато в нем были ароматные увлажненные салфетки для лица в специальном опять-таки замшевом футляре. Еще там в незаметном месте была разумно пристроена монетница, полная шестипенсовиков для парковочных автоматов. А еще маленький, элегантный карманный фонарик и записная книжка в кожаном переплете. Когда подъехали к ресторану, Дерек припарковал машину, втиснув ее между двумя пугающе близко поставленными автомобилями, и маневр этот исполнил блестяще — не кляня при этом на идише ни впереди стоящий экипаж, ни тот, что сзади. Потом ей пришлось подождать, пока он приладит сложный противоугонный замок на рулевую колонку. Джейк бы его возненавидел сразу, подумала она, и это заставило ее маняще улыбнуться и заметить:
— Как вы хорошо водите!
— Стараемся, — проронил он и спросил, приходилось ли ей когда-либо участвовать в ралли.
Увы, нет.
А умеет ли она читать карту?
И опять нет.
Вот это жаль, потому что он надеялся, что они смогут поучаствовать вместе.
Худо-бедно, в основном благодаря тому, что она сподвигла его на рассказ о военной службе в Нигерии, сквозь ужин они продрались, не увязая слишком часто в неловком молчании, но ей все же трудно было скрывать скуку, и уж ни за что бы она не стала приглашать его к себе напоследок выпить, если бы не заметила на противоположной стороне улицы знакомую машину с погашенными огнями.
К счастью, Дерек оказался легко управляем, к тому же, когда он, часто дыша и с раскрасневшимися щеками, все же кинулся обжиматься, сдавливая ее груди как груши клаксонов и непрестанно бормоча при этом, что она супер, офигительная девчонка и тому подобное, зазвонил телефон. Один звонок, второй, третий, пятый…
— Может быть, надо подойти? — спросил он.
— Будьте так любезны, ответьте, пожалуйста.
Поднес трубку к уху. Послушал, побледнел. Повесил.