Всадник времени

— Всё ясно, мой фюрер!

...Было солнечное мартовское утро. Русская авиация бомбила Миккели. Горели дома, постройки, по городу метались испуганные овцы, козы...

Во время бомбёжки он стоял внутри кабинета, куда осколки залететь не могли. Окно было расположено так, что главнокомандующего защищала стена. Но при прямом попадании спасти его не смогло бы ничто.

Он не пошёл в бункер, несмотря на настоятельные требования адъютанта. Бункер в скале был рядом. И главнокомандующий не имел права оставаться во время бомбардировки в кабинете. Но иногда оставался. Наперекор всему. Капитан, несмотря на указание фельдмаршала, тоже не ушёл. Остался в приёмной.

Неприятельские самолёты улетели. Маннергейм стоял у окна и смотрел на дымящийся город. Дым стелился над крышами, а вдалеке за городом, среди леса, отчётливо были видны заснеженные скалы.

Глядя на них, он снова вспомнил мудрые слова своего отца: «...они только с виду невзрачные, наши скалы. Но трудно найти что-либо прочнее их. Никому их не сдвинуть и не пошевелить, кроме Господа. Такими должны быть мы, люди Севера. И в самых трудных поворотах судьбы оставаться твёрдыми и неколебимыми, как наши скалы. Древние шведские корни рода нашего из Голландии уходят в Скандинавию, а предки участвовали в походах викингов. И в Ливонской войне в XVI веке был генерал из нашего рода...»

Отец, граф Карл Роберт Маннергейм, вдумчивый и твёрдый человек, изысканный аристократ, развивал в младшем сыне лучшие качества с детства: склонность к анализу и твёрдость. А мать, Хедвиг Шарлотта Хелена, урождённая баронесса фон Юлин, дала сыну человеческое тепло, которое он хранил всю жизнь, отдавая его людям.

Он думал о том, что третий раунд переговоров завершится миром. Потому что Сталину тоже нужен мир. Но Сталину нужны и финские территории. Немалые и исконные финские земли. Которые можно было бы сохранить, если бы в октябре отдали только часть их. И тогда можно было избежать всех этих бомбёжек и потерь. Будь он тогда не просто председателем Совета обороны, а руководителем государства, не было бы этой войны.

Не Маннергейм принимал решение о начале войны, он заявлял, что «лучше бы согласиться» с жёсткими требованиями советского правительства. Но сам не мог принимать окончательное решение, потому что был только председателем Совета обороны. И умный, дальновидный Паасикиви, который не поддержал его 20 октября, несколько позже поддержал, но тогда не согласились другие члены правительства.

И вот теперь тяжкая война и ещё более тяжкие, чем предлагалось перед войной, условия мира.

Пройдёт всего несколько дней, и правительства двух государств заключат соглашение о мире. Жестокое со стороны великой державы по отношению к маленькой соседней стране. И после подписанного соглашения правительств об окончании войны фельдмаршал напишет приказ, в котором будет видна его боль, боль его армии, его народа.

«...Наша судьба сурова, так как мы вынуждены оставить чужой расе, у которой иное мировоззрение и иные нравственные ценности, землю, которую мы в тяжёлом труде возделывали веками.

Но на том, что остаётся, мы должны подготовить дом для тех, кто оказался без крова, и наилучшие условия для существования всех.

Нам следует быть, как всегда, готовыми защищать эту, ставшую меньшей, землю отцов с той же решимостью и силой, с которыми мы защищали нашу неразделённую родину...»

Седой полковник Пяллинен стоял перед строем оставшихся в живых людей своего полка. Их было меньше батальона. На голове полковника из-под шапки виднелся окровавленный бинт. Он старался читать громче, чтобы слышали все. Стояла мёртвая тишина. Все хотели услышать каждое слово, каждый звук из приказа фельдмаршала.

«...У нас есть гордое сознание того, что на нас лежит историческая миссия, которую мы ещё исполним, — защищать западную цивилизацию, она издревле была нашей долей; но мы также знаем, что до последней монетки отплатили свой долг Западу».

Голос полковника срывался, спазмы сдавливали его горло. Ветер стих. Замерла позёмка, храня тишину. Фельдфебель Хейкка слушал, как и все, и по его обоженным войной морщинам щёк текли солёные слёзы.

...Маннергейм стоял у окна. Яркое мартовское солнце озаряло весенними лучами развороченный бомбами Миккели. Зимняя война подходила к своему концу. Наступал суровый и жёсткий по условиям мир.

И война эта, и близкий этот мир останутся дополнительной и яркой белой сединой в волосах фельдмаршала, и глубокими скрытыми рубцами в его сердце.

26. ПЕРЕВЁРНУТЫЙ ЗНАК

1942. Июнь.

Подвывая четырьмя мощными моторами, «фокке-вульф-кондор» мягко и тяжело опустился на посадочную полосу. Коснувшись бетонированной дорожки, едва заметно вздрогнул, пробуя на прочность жёсткую финскую землю, но тотчас же уверенно покатил дальше, сбавляя обороты и замедляя ход. И сразу приземлился второй — самолёт сопровождения.

Аэродром Иммола замер. Все ждали высоких гостей. В две шеренги стоял почётный караул. Сверкала начищенная медь военного оркестра.