Всадник времени

Шли долго, и пленный всё время молчал. Даже когда Матти его перевязывал, он не сказал ни слова, не издал ни звука. А кожа головы его была глубоко рассечена осколком, и ему было очень больно, но он даже не подал виду. Такое поведение вызвало у Маттиаса уважение. Он понимал, что пленного после допроса, скорее всего, расстреляют. Здесь не Финляндия, генерал Ветцер — не главком, а только командующий экспедиционным финским корпусом, состоящим примерно из двух полков. И подчиняется финский генерал эстонскому командующему генералу Лайдонеру. И Матти совершенно правильно понимал, что проблемы с пленными здесь не будет. Тем более что красные пришли сюда сами, как завоеватели. Расстреляют и всё. И пленный это тоже, конечно, понимает. Но молчит.

Впервые судьба, жизнь и смерть человека, зависела от него, от Маттиаса Хейкки. В бою, конечно, там другое дело. Стреляй или тебя застрелят. А здесь... Конечно, приказ есть приказ. Но ему, Маттиасу, уже победившему этого красного парня, который, как и он, Маттиас, несколько лет назад наверняка служил солдатом в русской императорской армии, вести его на верную смерть... не хотелось. Не хотелось и всё. Потому что, несмотря на службу в царской армии, а он успел прослужить четыре года и повоевать в первой мировой, и несмотря на то, что уже год служил и немало повоевал в батальоне Пяллинена, Матти оставался в душе крестьянином, который тосковал по земле. Убивал, конечно, в бою, но только по необходимости. И это было для него неприятной обязанностью.

— Тебе сколько лет-то?

— Двадцать четыре.

— Жена-то, дети есть?

— Нет... Мать только.

Матти подумал, что мог бы про детей соврать, чтобы разжалобить. Честный...

— А тебе сколько? — неожиданно спросил красный Николай.

— Да тоже... двадцать четыре. Расстреляют тебя... — помолчав, заметил Матти.

— Да... знаю...

— За что ж ты воюешь-то? На чужую землю пришёл. Зачем же?

Красный ответил не сразу:

— Ну... свободу несём рабочим и крестьянам.

— От кого свободу-то?

— От буржуев.

— А почему же я вот, крестьянин, против тебя воюю. Если бы ты мне нёс свободу, я бы за тебя был...

— Да вы... политически неграмотные...

— Мы-то неграмотные? — Матти разозлился. — Знаю я ваших красных. Видел их мятеж в Финляндии прошлой зимой. Грабили они, в основном. По-русски это называется экс... экстр...

— Экспроприация!

— Точно. В общем, у всех отбирали что могли. Кто чуть побогаче самого нищего, объявляли богачом. И всё отбирали. Не отдашь — убьют. Зачем же у крестьянина последнюю лошадь и корову отбирать?

— У кого лошадь и корова — тот богатый. Надо нищим что-то тоже кушать...

— А ты знаешь, кто у нас в деревне нищий? Да и у вас тоже? Знаешь?

Николай промолчал.

— Молчишь. Потому что знаешь! Пьяницы и бездельники! Вот они и устроили «революцию», чтобы отобрать чужое добро, чужим потом нажитое... Потому мы все и воюем против вас! Чтобы сохранить свои дома от грабежа! А своих жён от насилия! Вот так, господин, то есть гражданин красный командир.

— Да... ты подкованный здорово!

— Что я, лошадь?

— Это у нас так говорят про грамотных.

— A-а... а сказал «безграмотный»!

— Не знал... Откуда так по-русски хорошо говоришь?

— Откуда-откуда! У нас почти все так говорят. Многие служили в армии у царя. Вся администрация Финляндского княжества и полиция — были русские чиновники. До вашей революции, до октября семнадцатого, по-фински только в деревнях и говорили. А в городе... Ну, среди учёных... А так, в городе, в основном, по-русски, ну и по-фински тоже... немного, — Матти сам запутался в объяснениях.

Этот мужественный парень ему всё больше нравился.

— И что, смерти не боишься? Жить не хочется?

— Да как... боюсь, конечно. И жить хочется. Но... если уж получается так... не трястись же... на коленях... Да и не поможет.

— Правильно говоришь, красный Николай. Покурить хочешь?

— Дай, если есть. Я в бою свой кисет с махоркой потерял.

Матти остановился, показал жестом, чтобы пленный отошёл к скале. Встали возле молодых трёх берёзок, примостившихся возле невысоких каменных возвышений, отгораживающих, как бы обрамляющих в этом месте побережье.

Хейкка достал свой кисет, оторвал газету для самокрутки. Отсыпал махорки. Послюнявил край, свернул. Всё время, однако, был настороже. Держал винтовку через локоть на руке, не спуская глаз с русского, который в двух саженях от него прислонился к берёзе.

— На, держи!

— Спасибо!

Матти достал из кармана свою, заранее свёрнутую, недокуренную в прошлый раз, самокрутку.

Закурили.

— Как тебя-то зовут?

— Матти.

— Спасибо тебе, Матти. Такое дело... что в такой момент... перед... концом. Закурить дал. Это — святое дело. Спасибо тебе.

— Да... ладно.

Минуты с две помолчали.

— Знаешь что, Николай?

— Чего?

— Докуривай! И разбежимся в разные стороны!

— Как?! — Он ошалело посмотрел на финского солдата.