...Барон сидел в открытой карете вдвоём с королём, рядом с ним. Беседа была оживлённой, несмотря на лёгкий, хотя и ледяной, полуденный ветерок февраля.
— Я полагаю, господин регент, именно теперь настали наиболее благоприятные времена и условия для сближения наших стран и народов. И от нас с вами, господин генерал, во многом зависит реализация этих возможностей.
— Да, конечно, Ваше величество! Я всячески поддерживаю все ваши пожелания, ваши мнения и взгляды в этом вопросе. Скандинавские страны должны поддерживать друг друга.
— Швеция, господин генерал, могла бы кроме постоянной дружеской поддержки, как в политическом аспекте, так и в экономическом, сделать и более глубокие шаги. Мы могли бы в трудные для Финляндии времена становления и укрепления независимости, отказав себе в некоторых нужных вещах, пойти на передачу Финляндии серьёзной финансовой, продовольственной помощи. Сумели бы поддержать и оказать влияние на международном уровне и в решении карельского территориального вопроса. Но и вы могли бы помочь в разрешении извечных спорных дел...
— Благодарю, Ваше величество. Ваше предложение касается Аландского архипелага?
— Это, скорей, не предложение, а пожелание совместно с Вашим высочеством обсудить проблему, поискать наконец приемлемый выход из того сложного политического узла, завязанного давно.
— Ваше величество! Финляндский народ считает эти острова своими исконными землями. Я даже не вправе поднимать этот вопрос в парламенте или сам принимать решение. Меня не поймут не только потомки. Современный народ Суоми не примет такого решения.
— Но речь идёт, господин генерал, всего лишь о всенародном голосовании жителей Аландов.
— Я думаю, Ваше величество, что такой вопрос, если и должен решать народ, то не только жители Аландских островов, а народ всей Финляндии. Но сегодня мы и к этому не готовы.
— Я полагаю, господин регент, всё-таки мы должны искать выходы из этой сложной проблемы. Мы — соседи, наши народы слишком близки и дружественны, чтобы иметь спорные территории и не разрешить эти проблемы.
— Да, конечно, надо искать компромиссные решения, о которых я вам уже говорил, Ваше величество. Чтобы Швеция укрепила, допустим, два острова, контролирующие пролив Южный Кваркен, разместив там, например, военную базу.
— Я уже высказывал вам, господин генерал, что такое укрепление может быть расценено, как военный союз. Конечно, всё это имеет определённый интересный смысл. Решение конвенции 1856 года о демилитаризации Аландов, конечно, архаично. Оно устарело, но юридически не отменено. Не только Советская Россия, она-то, конечно, будет против, но и передовые страны Европы могут не поддержать нас.
— Нам надо постараться, чтобы они нас поддержали, Ваше величество.
— Да... тут вы правы, барон.
Король сделал минутную паузу.
— Давно ли вы не были в Стокгольме?
— Давно, Ваше величество! И, откровенно, соскучился по этому удивительному северному городу, родному и близкому моему сердцу. Стокгольм устроен так, что все шпили его соборов, башни замков, готические храмы неудержимо и высоко устремлены в небо. Он словно органически, архитектурно связан с небом. Город, устремлённый в небо. Ваше величество...
— Да, господин генерал... Вы словно высветили этими словами суть города, столицы нашей шведской земли. Потому Господь, наверное, и хранит наш Стокгольм, что он связан с небом. Я благодарен вам за эти слова, генерал.
— А я вам, Ваше величество. За доброту и внимание к моему народу и к стране Суоми, за высокое ваше гостеприимство. За ваш Стокгольм, устремлённый в небо, — Маннергейм улыбнулся широко, весело и свободно.
Карета плавно шла, слегка шурша и постукивая колёсами по булыжной мостовой. Три вороных коня фыркали и звонко били копытами по заиндевелому чёрному и тёмно-красному камню.
Впереди королевской кареты ехали ещё две. Сзади — тоже. Королевский конный кортеж двигался по центральным улицам февральского заснеженного, но чисто убранного Стокгольма. Проезжая часть улиц была тщательно подметена. Людские дорожки тоже расчищены для прогулок жителей города и гостей. Многие стояли, созерцая королевский выезд вместе с правителем Финляндии. О Маннергейме в Стокгольме знали. Его визит был широко освещён в газетах.
...Через день к вечеру барон почувствовал свинцовую тяжесть в ногах. Голову ломило, и ломота была во всём теле. Он слёг. Температура поднялась под сорок по Цельсию.
Это было четырнадцатого февраля, а пятнадцатого он собирался ехать в Копенгаген.
Врач положил ему на голову прохладный компресс. Ткань была не просто смочена водой, а пропитана каким-то лекарственным настоем. Ему дали и пить тёмный и горький горячий отвар. Поставили банки. Но он всё равно не мог нормально заснуть и метался всю ночь.