Всадники

— Гордость, которую чувствуешь в себе и других — не заменит дружбы. А жестокость и жизненная стойкость — не одно и то же.

— Это все? — спросил Урос.

Его голос звучал спокойно, но руки дрожали и он почувствовал облегчение, когда вновь посмотрев на него, старая женщина сказала:

— Думаю, что для тебя больше никаких предсказаний нет.

— А для меня? — спросил Мокки. — Что ты можешь предсказать мне, о бабушка такой великолепной обезьянки?

Не посмотрев на него и не пошевелившись, джат ответила:

— Простодушие не гарантия невиновности.

Урос пожал плечами:

— Зачем ты разговариваешь с ним? С таким же успехом можешь говорить с моим конем!

— Да… Твой конь… — тихо сказала старая джат. — Знаешь ли ты, что в своей гриве он несет нити ваших судеб?

Урос ничего не ответил, он чувствовал себя уставшим, словно каменным.

Но неожиданно Радда начала петь и от ее песни шла такая сила, что Урос наклонился вперед, к этой поющей женщине, стараясь не пропустить ни одного звука.

Словно по-волшебству, мелодия пронзила ночь и понеслась к небесам и его созвездиям. Дух одиночества, темнота и огонь оказались связанными этой песней. Никогда еще Урос не слышал ничего подобного. Он не чувствовал больше боли от сломанной ноги. Он оказался далеко-далеко отсюда, на крыльях этой песни он летел к небу, облакам и звездам.

Песня оборвалась так же внезапно, как и началась, и Урос ощутил себя посреди невыносимой пустоты. Он захотел повторить несколько строк, но понял, что Радда пела на совершенно неизвестном ему языке.

— Ты пела на русском? — спросил он ее.

— Нет, это был язык нашего народа, — ответила она, не поднимая взгляда от потухающих углей.

— Ты можешь перевести мне слова этой песни?

Женщина медленно повернулась к нему:

— Эта песня похожа на тебя. Песнь всадника, — и задумчиво добавила — Подожди, мне нужно немного времени.

Несколько минут было слышно только шум реки. Обезьянка стала почесываться, ее цепочка зазвенела, и тогда старая джат сказала:

— В переводе звучит, конечно, не так красиво, как на нашем языке.

— Ничего страшного, — ответил Урос. — Пусть даже так!

Почти не раскрывая губ, цыганка начала тихо, почти беззвучно напевать.

Но постепенно ее голос становился все сильней, все звонче, словно в нем появилась сила дикого горного потока и ветра.

Хей, хей! Горяча и смела моя кровь
И степь вокруг бесконечна.
А если захочет мой верный конь, то помчится быстрее ветра
Я поводья сжимаю в руках.

Хей, хей! Скачи и лети, мой любимый друг,
Мчись в галопе все дальше и дальше,
Ночь в степи так темна,
Но утренний свет уже ожидает нас.

Хей, хей! Мы утро разбудим вместе с тобой,
Лети прямо в небо, мой добрый конь.
Но будь осторожен ты и в полете
Своей гривой принцессу луну не задень.

Старая джат все еще смотрела на игру пламени. Никто из мужчин не шевелился.

— Мать, о мать, откуда ты берешь свою силу? — внезапно воскликнул Мокки.

— Заткнись! — грубо оборвал его Урос.

Пытаясь вернуть волшебство этой песни, он повторил:

— Своей гривой, принцессу луну не задень… принцессу луну…

Но волшебство было разбито. Он повернулся к Радде и сказал:

— Если бы пророк был чавандозом, то это была бы его песня. Благодарю тебя, что ты спела ее мне.

— Я сделала это не для тебя, — возразила Радда, — а для твоего коня. Мой отец восхищался Джехолом.

При последних словах, ее голос зазвучал нежнее и мягче чем раньше. Еще ниже склонилась она над огнем.

— Знаешь ли ты другие песни? — спросил Урос.

Джат молчала. О да, сотни песен знала она. Все те, которые она выучила еще девочкой, сопровождая отца от ярмарки к ярмарке, от рынка к рынку, через Дон и Днепр, через Волгу и Урал. Все те, что пели на устраиваемых им праздниках, когда ему удавалось обхитрить другого торговца лошадьми. Все те, что пелись в дороге, и возле такого же костра, что и сейчас.

Позднее, ее муж, известный гитарист, исполнял вместе с ней старые баллады и древние песни… И никто не мог их петь так, как пела она. Девочки и женщины ее племени должны были лишь подпевать в хоре и хлопать в ладоши, а танцовщицы и танцоры двигались под мелодию ее голоса — так было раньше. Но что осталось от всего этого теперь?

Тени прошлого нельзя беспокоить, иначе они разрушат ту последнюю силу, что еще остается у человека — силу выжить.

Но как все это объяснить этим двум мужчинам? В огонь все воспоминания! Пусть они превратятся в пепел… Ее прошлое лежало теперь у нее под ногами, в этом небольшом дорожном мешке.

Старая джат подняла его и перекинула через плечо.

— Больше я ни одной не знаю, — сказала она.

Одним движением, без помощи рук, встала она с земли.

«Словно совсем юная девушка», — подумал Урос и понял, как же сильно устал он сам.