Всадники

— В это время меня уже тут не будет… Через пару минут я уезжаю с вождем пуштунов. Сезон бузкаши скоро начнется в трех провинциях, и я буду играть за него, за его княжескую плату. И конечно, за призы победителю в играх… У него раньше не было ни одного чавандоза… но он верит в меня, не смотря на мою ногу. С древних времен были знаменитые чавандозы, и ты Турсен — один из величайших. Но слышал ли ты когда-нибудь об одноногом победителе? Так вот, теперь такой будет. И именем пророка, в будущем году, я верхом на Джехоле унесу из Кабула шахский штандарт так же, как я унес его сегодня!

Урос замолчал, а Хаджатал положил руку ему на плечо и воскликнул:

— А в мертвый, жаркий сезон, когда лошади отдыхают от скачек, мы будем с тобой ходить от базара к базару, от чайханы к чайхане, от одного боя животных к другому, и от праздника к празднику!

Саис подвел к нему Джехола и, вместе с Хаджаталом и вождем пуштунов, Урос скрылся за стеной тополей…

Долго лежал Турсен, перебирая в памяти все эти картины, все думал он и вел сам с собой молчаливый спор.

«Почему ты так злишься на этого чужака? — спрашивал его тихий голос из глубины души. — Разве же ты думаешь, что для Уроса было лучше остаться здесь? Остаться, после всего, что произошло вчера после полудня? Конечно, это была его большая победа и достижение, но также и огромное оскорбление всем. Никогда бы хозяин поместья не простил его, а об остальных беях и ханах провинции даже говорить не приходится. Единственный из всех, вождь пуштунов поверил в него и дал ему драгоценный шанс…»

«Нет, даже не он, — неохотно соглашался Турсен, — а этот… чужак, которого я так ненавижу, этот бродяга-барабанщик. Хаджатал. Да, это он уговорил вождя взять Уроса к себе на службу».

Турсен вновь глубоко вздохнул.

«Ну, что же… Кто знает, — размышлял он дальше, — кто знает, может быть благодаря всему этому, люди столетиями позже все еще будут рассказывать друг другу легенды о знаменитом одноногом чавандозе-победителе? Кто знает…

А я? Что я нашел для моего сына? Пару костылей, да место в конюшне…

И в действительности, разве все не осталось для Уроса так, как и было всегда? Никогда ничего у него не было, ни дома он не желал, ни земли, не было даже собственного коня. Он играл в бузкаши за того бея, кто платил ему больше, а в мертвый сезон он ездил из провинции в провинцию и проигрывал все деньги на боях животных. Может быть, это всегда было его судьбой, и вчера он не сделал ничего другого, как пошел по той дороге, к которой всегда лежало его сердце?»

«И кто знает, — все думал и думал Турсен, — может быть, и с Мокки случилось то же самое? А я… я пойду на его свадьбу, потому что его невеста дочь моего главного саиса…

И на бузкаши, в которых будет играть Урос, я тоже пойду… И каждое утро я, как и прежде, буду обходить конюшни и загоны для лошадей, потому что это именно та жизнь для которой я был рожден.»

Солнце поднялось уже высоко, и его лучи нагрели глиняные стены дома.

Турсен попытался подняться, освободиться от петель и капканов обхвативших все его мышцы — бесполезно.

«Слишком много переживаний, слишком мало сна, обильная еда. Вот, теперь плачу за это…» — понял старик.

Ни один мускул не подчинялся ему… Он лежал на постели бессильный, неспособный пошевелить и пальцем.

«Старый пень…» — молчаливо вынес вердикт Турсен, ненавидя и презирая себя в эту минуту.

Из коридора доносилось журчание воды, которую Рахим переливал из ведра в кувшин.

— Бача, эй, бача! — поколебавшись, наконец, хрипло закричал Турсен.

И голос ребенка ответил ему испуганно и неуверенно:

— Ты, правда, хочешь, чтобы я вошел? Можно…?

— Ты что, не слышал? — недовольно пробурчал Турсен в ответ.

Очень, очень медленно дверь начала открываться и в узкую щелочку просунулось лицо Рахима. На его худом личике читалось благоговейное выражение, — какая честь, ему, простому слуге, позволено видеть великого Турсена при пробуждении. Как только старый чавандоз заметил его глаза, которые с детским, боязливым восхищением смотрели в его сторону, то его стыд за себя и злость мгновенно испарились.

— Подойди сюда, — тихо сказал он Рахиму.

Низко опустив голову, тот приблизился к постели.

— Прочь одеяла, — приказал Турсен. — А теперь, бача, растирай так сильно, как только можешь, мои колени, руки и плечи!

Рахим повиновался.

— А теперь, — сказал ему Турсен, — положи подушку мне под спину и попытайся меня поднять.

Изо всех сил бача начал тянуть его за руки и Турсен почувствовал, что стальные клещи на его шее и спине разжимаются мало-помалу. Он с облегчением вздохнул. Теперь он сидел на краю постели, свесив ноги на пол — это ему удалось. Но самое сложное лишь предстояло.

— Мою одежду! — приказал он, почти не разжимая губ.

Рахим принес штаны, висевшие на большом гвозде возле двери. Турсен молча позволил натянуть их на себя, что Рахим и сделал. А что еще оставалось старому Турсену? Затем чапан. В тот момент как Рахим запахнул его у старика на груди, Турсен исподтишка бросил взгляд на лицо мальчика и едва узнал его.

Рахим светился от гордости, благодарности и, казалось, был совершенно счастлив.