Всадники бури

— Не знаю… — дрожащим от слабости голосом прошептал верховный жрец. — Скажу только… что отшельник этот… верно, обладает… большими знаниями. И то… что он не использует их… в корыстных целях… делает ему честь. Нет причин… не доверять ему. Хотя, признаться, — после некоторых раздумий продолжал он, и в его тоне слышалась беспомощность, — мне… не известно… как Слеза может помочь… завладевшему ею побороть… верховную хранительницу Дианирина? Если… отшельник говорил правду… — жрец вдруг замолк.

Снова его лицо исказила гримаса боли. Руки произвольно сжались в кулаки, и костяшки пальцев побелели.

Зулгайен вскочил с дивана и подбежал к своему учителю.

Всегда такой выдержанный, сейчас молодой полководец преобразился на глазах, превратился в испуганного мальчика. Видеть своего обожаемого учителя в эти мгновения было для него сущим мучением.

Он бормотал что-то нечленораздельное, топтался на одном месте, то склоняясь над Герданом, то оборачиваясь к Конану, будто ища у него поддержки, и при этом, казалось, сам не понимал, что и зачем делал.

Темноволосая, лишь с редкой проседью голова жреца была сильно запрокинута назад, так что светлая жилистая шея выглядела неестественно длинной.

Мускулы на лице напрягались и снова расслаблялись. Беззвучно шевелились бледные, почти белые губы. На высоком лбу выступили капельки пота.

— Зулгайен… мальчик мой, — негромко произнес жрец, быть может, даже в бреду. Его глаза были широко раскрыты, двигались из стороны в сторону, но будто бы ничего не различали перед собой. — Зулгайен!

— Я здесь… с тобой, Гердан, — тревожно вглядываясь в лицо своего учителя, отозвался полководец.

— Твоя жена… Ассинджа… в храме.

— Ассинджа в храме?! — не сдерживая радостного изумления, повторил вслед за жрецом полководец. — Здесь?! В храме Тарима?!

Гердан ответил ему едва заметным кивком головы. А потом-Потом тело жреца в последний раз содрогнулось, так сильно, что кровать при этом издала какой-то неясный пронзительный звук, то ли треск, то ли скрип.

Судорога прошла по немощному телу, огромной силой на миг подбросила его вверх и тут же отпустила свою беспощадную хватку.

Из горла Зулгайена вырвался отчаянный стон. Полководец неотрывно, не позволяя себе даже моргнуть, глядел на жреца.

В широко раскрытых остекленевших глазах не было и проблеска сознания. Зулгайен отшатнулся от кровати и, не поворачиваясь к стоявшему, позади него киммерийцу, дрожащим прерывающимся голосом произнес: — Он… он мертв.

Глава XII «Ассинджа»

Когда Зулгайен приближался к невысокой сводчатой двери, сердце его билось с радостным волнением, часто и громко. Казалось, оно готово было вырваться из стеснявшей его груди. Зулгайен остановился у двери, па какое-то время в нерешительности замер. Наконец поднял руку и негромко постучал.

— Войдите! — послышался из-за двери мягкий женский голос. И мелодичные звуки этого голоса отозвались в душе Зулгайена нежным, трепетным чувством.

Порывистым движением полководец открыл дверь и, не раздумывая, переступил через порог. Сделал всего два шага, вдруг остановился. Перед ним была большая, роскошно убранная комната. На огромном, с высоченной спинкой кресле сидела молодая темноволосая женщина. На коленях у нее лежало шитье, но тонкие белые руки, опущенные над ним, замерли. Большие карие глаза глядели на вошедшего.

— Зулгайен?! — неуверенно произнесла женщина. А потом, через какие-то считанные мгновения (которые, между тем, показались полководцу вечностью томительного ожидания) она, уронив на пол свое шитье, вскочила с кресла и бросилась к мужу.

— Зулгайен! — снова воскликнула она. — Это ты! Ты!

Полководец заключил ее в объятия.

— Ассинджа! — шептал он и беспрестанно покрывал жаркими поцелуями ее лицо, волосы, руки.

— Я знала! Я верила, что ты вернешься! — воодушевлено говорила она, и в уголках ее карих глаз драгоценными камнями блестели слезы радости. — Наконец, мы вместе! Навсегда! — Ассинджа нерешительно подняла голову, и внимательно глядя на мужа, обрывающимся от волнения голосом повторила, но уже не утверждая, а с надеждой спрашивая: — Навсегда?!

Губы Зулгайена дрогнули. И на лице застыла страдальческая мина. Ассинджа глядела на мужа с испытующим недоверием и трогательной беззащитностью в одно и то же время.

— Что же ты молчишь?! — укоризненно спросила она. — Ответь мне, Зулгайен!

— Нет, — тихим сдавленным голосом произнес муж. — Завтра на рассвете я должен буду покинуть храм.

— Чтобы поспешить в Аграпур?! Преклонить перед самодуром Ездигердом колени?! — с гневной насмешкой в голосе воскликнула Ассинджа. — Уверена, — она прищурила глаза, — не ему ты обязан своей сегодняшней свободой!

— Ты права, — спокойно ответил Зулгайен. — Не ему — другому человеку. Но именно потому, — он заметно повысил голос, — чтобы отблагодарить своего спасителя, я и должен буду завтра покинуть тебя! Мой долг — помочь ему!

— Кто же этот человек? — настороженно спросила Ассинджа.

— Это киммериец по имени Конан, — ровным голосом ответил Зулгайен