— Я очень богатый человек, — неожиданно сказал Рик, — И только что я стал еще богаче. Я стал вашим другом. Но мои дела исчерпаны, и я не смею больше беспокоить. Я только надеюсь, что увижу вас когда-нибудь и снова смогу поговорить с вами. Только в не столь хлопотное время.
— Ступайте, барон, — слегка улыбнулась слепая, — Вы, должно быть уже повлюбляли в себя полмонастыря, но со мной это не выйдет. Однако я буду рада видеть вас здесь в любое время. Прощайте. Да, вы не заблудитесь?
— Хм, не думаю, — рассмеялся Рик Хаш и беззаботно пошел к выходу, насвистывая какой-то прилипчивый мотивчик. У ворот его ждала девчонка — послушница. Рик остановился и сказал:
— Я же не мог выставить тебя врушкой. Это мне обошлось в двести мешков. А настоятельница поела всего за десять добавочных. Взяточница… — Тут Рика закружил веселый, хоть и довольно костлявый вихрь:
— Она поела!
— Я же поклялся, — пробормотал юноша, потихоньку отфыркиваясь от попавших в рот волос.
Девчонка звонко поцеловала его в губы и звенящим голосом сказала:
— Я буду молиться за тебя, Рик Хаш! И… — уже негромко добавила, — И чтобы видеть тебя снова.
Рик укоризненно покачал головой.
— Что скажет мать — настоятельница? Нехорошо расстраивать святую женщину. Кстати, меня будут выпускать отсюда?
Девчонка хихикнула, нацепила серый капюшон из грубого материала на место и открыла перед юношей дверь, прошептав:
— Возвращайся. Пожалуйста! Я всем скажу, что ты дал хлеб!
Дверь закрылась за спиной Рика, и северяне поехали навстречу.
— Как вам монашки, барон? — спросил разговорчивый, и ратники заулыбались.
— Ну, если там все таковы, то пора разбирать эти стены, — улыбнулся Рик.
Северяне захохотали, трогая коней.
— Нужен ваш совет, — сказал Рик, когда они отсмеялись, — Как лучше доставить двести с лишним мешков туда, — махнул рукой, — В монастырь. Они там высохли, как скелеты. Одни старухи да девчонки. Все свое раздали этим горлопанам, и не жалуются. Я и не думал, что там так плохо.
— Так… Как обычно, — предложил разговорчивый, — Мы покараулим, чтоб с подвод не тянули.
Рик покачал головой.
— Ага. И толпа побежит туда. Эти святые опять все раздадут.
Воины помрачнели. Потом самый молчаливый из троицы, обезображенный шрамом наискось через все лицо крепыш негромко сказал:
— Мы подумаем. А вы, барон, спросите у Старого, у Альдера. Он наверняка что подскажет. И не расстраивайтесь, нас мало, но мы северяне, барон!
— Поставить на колени всегда легче, чем потом с них поднять, — проворчал третий.
— Хорошо бы уговорить доктора побывать там… нет, лучше… Она занята, — вслух думал Рик, — Все же придется самому. А, если в сутках тебе не хватает пары страж, то нарисуй их, и вместо семи станет двенадцать! И еще одну — на сон, чтоб не кашлять.
К вечеру зерно и муку вывезли, присыпав мусором, оборванные слуги. Толпа не обратила на три телеги внимания. Мусор их не интересовал. Да и телеги ехали не вовнутрь. Когда к вечеру в монастыре разгорелись давно холодные очаги, а на кухонных столах оживленные сестры с наслаждением стали наскоро месить постное тесто, Рик Хаш постучал в келью настоятельницы. После обычного «войдите», он осторожно просочился в дверь, неся поднос с большими тарелками.
— Я еще раз прошу прощения, но ваше состояние меня очень беспокоит. Вот, я принес вам, добрейшая, взятку, за более редкие благодарности богам, — сказал он, осторожно устанавливая поднос на стол:
— Здесь скромный, но еще горячий мясной отвар, лечебные снадобья, вино и хлеб. И заправленная маслом лампа, ибо тут совсем темно. Может быть, вам в ее свете почитают на ночь.
— Взятку? А какую взятку вы дали, чтобы вас пустили?
— Я перелез через стену, — ухмыльнулся Рик, — Держа поднос на голове. Но чего не сделаешь, чтобы доставить вам удовольствие?
— Ваша забота обо мне становится чрезмерной, — нахмурилась настоятельница, — И вы слишком широко истолковали мое приглашение.
— Меня извиняет забота о больной женщине, святой женщине, — серьезно сказал Рик, — Будь вы здоровы, я бы не баловался чудесами и не проходил сквозь стены с горячей пищей для вас. Вы, голова монастыря, обязаны нормально питаться. Посмотрите хоть бы и по себе — человек голодает, высыхают руки и ноги, исчезает подкожный жир — и только голова остается неприкосновенной.
— Обостряется нос… Впрочем, я поняла вас. Думают не носом и не щеками. Хотя запах приятен и я против воли начинаю думать носом. Вы были на кухне? Впрочем, где бы еще это приготовили.