Костлявый Иванов сидит на плетеном диванчике у стены, — на его лице немного обидное, скучающее удивление. Коренастый, темнолицый Фенин у стола подперся ладонями рук, внимательно рассматривая матерчатый узор перед ним. Бледный молодой человек в сером пальто сидит напротив. Его худые пальцы разрывают конверт, вытаскивают его содержимое. Это — аккуратна я стопка листков, исписанных машиночным шрифтом. Она распадается на два отдельных свертка, на одном, положенном отдельно листе, странный рисунок — нечто вроде контуров паука со многими странно надломленными лапами, подробный план местности. Лихорадочными движениями Мак взял первую пачку.
— Понимаете, товарищи, это копия подлинника. Записок, конечно, нельзя было взять, не вызвав подозрений. Но странно — здесь нет начала. Ага, вот пометка: «Читать с этого места». Ну, я начинаю.
Действительно, записки как бы не имели начала. Они начинались с полуфразы: «Третий день на этом полутемном чердаке». Дальше шел уже сплошной текст.
— …Третий день на этом полутемном чердаке, — немного монотонным голосом прочел Мак.
— У меня есть чистая записная книжка, есть нож, есть огрызок карандаша. Сегодня весь день, до назначенного времени, я пропишу эти записки. Вместе с планом местности они будут закопаны в определенном месте, там, где их не найдет никто, кроме меня и еще одного человека. Кто знает, чем кончатся мои скитания, мой сегодняшний побег. Я должен оправдаться этими записками, должен объяснить, почему не было выполнено задание, как погиб самолет, где скрыто золото.
Я не знаю, через сколько времени будут извлечены эти листки. К тому времени может забыться основная ситуация. Поэтому начну с описания положения, в котором находился наш авиаотряд перед тем, как я получил задание.
Мы, имеющие связь с военным делом, знаем наследство, полученное от империалистической бойни!
Несколько сотен вынесших долгую службу Сопвичей и Ньюпоров с расшатанными крыльями и переработанными моторами, — вот авиационная часть этого наследства. Новых самолетов, конечно, не выделывали, с трудом уберегали старые. Разве когда отобьешь у противника какой-нибудь аэро последней системы.
И все-таки мы летаем! На облезлых, потрескавшихся, заплатанных крыльях, с тяжелым грязным бензином, с винтами, носящими следы пулеметных пуль, на «летающих гробах», мы поднимаемся во всякую погоду, в дождь, в снег, в туман, мы поднимаемся навстречу вылощенным аэропланам противника! И наши красные орлы, сильные верой в рабочее дело, сбивают эти бездушные новенькие машины!
Хоть теперь, скажу откровенно, (я пишу эти строки в июне девятнадцатого года), положение воздушного флота дошло до точки. Помню, какой случай произошел незадолго до моего отъезда.
Двум товарищам было дано задание взорвать пути в тылу противника.
Поднялись на дряхлом Сопвиче, с динамитом, со всей снастью.
Прилетели к рельсам, спустились, прикрепили патроны к шпалам. Только видят — вдруг белый патруль к ним бежит. Однако, думают — успеем. Запалили фитили, бегут к самолету, добежали, уселись.
Пустили мотор на полный газ. Пропеллер крутится, а самолет на месте стоит. Машина как будто в порядке — самолет ни с места. Да тут еще сбоку белые наседают! Начали отстреливаться, те в штыки. Обоих прикололи, самолет уволокли. Так и не поднялся он. Потом один очнулся, дополз до деревни, оттуда и мы узнали. Это к тому я веду, в каком подлом состоянии наш воздушный инвентарь был.
Несем мы, главным делом, службу разведчиков и истребителей. Однако, и всякие другие дела делать приходится. При полупартизанском, растрепанном фронте странный вид принимает иногда наша работа.
Был случай, когда наш самолет во время разведки напал на батальон белых. Летя почти у земли, работая обоими пулеметами, он обратил в бегство целый участок фронта. Бывало — удачно брошенная бомба меняла все боевое положение. К таким вот экстренным поручениям принадлежало и мое…
В странное время мы живем теперь. Не Россия, не РСФСР, а огромный, грохочущий лагерь. Со всех сторон — наступления, интервенции, блокады, белые, иностранцы, бандиты. Никто не знает, где очутится завтра, как и в какую сторону изогнется фронт…
В то время наша эскадрилья стояла верстах в шестидесяти от Медынска. Белые шли на прорыв — работали мы, как бешеные, всякий день у каждого по несколько налетанных часов было. Но генералы перли и перли — должно быть, последние резервы собрали. В результате правый фланг армии пропал неизвестно куда.
Он исчез совершенно — точно ветром сдуло несколько полков. Поднимались мы на продолжительные разведки — не нащупывали никаких следов. В полное же уничтожение противником не верилось — очень уж значительная часть была отрезана. Работал телеграф, работала контрразведка, работали наши летчики. И вот внезапно пропавшая армия подала о себе весть.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ