Все, чего я не сказала

Всю жизнь, если ему требовалась новая одежда, мать волокла его в универмаг «Декерз», и Нэт соглашался на все, что она выбирала, – лишь бы побыстрее отделаться. А на той неделе, пересчитывая свои девяносто шесть часов, впервые сам поехал в торговый центр и купил эту рубашку, выудил яркий узор с забитой вешалки. Будто новую кожу купил – и сестра тоже это уловила.

– Для занятий больно красотка. – Поправляться Лидия не стала. – Или в Гарварде так принято?

Нэт опустил вешалки:

– Там у них тусовка для гостей. И этот мой студент написал, что они в общаге на выходные закатывают вечеринку. В честь конца триместра. – Нэт снова приложил к себе узорчатую рубашку, прижал воротник подбородком: – Пожалуй, примерить надо.

Он удалился в ванную, и Лидия услышала, как вешалка проскребла по штанге. Тусовка: музыка, танцы, пиво. Флирт. Телефоны и адреса на клочках бумаги. Напиши мне. Позвони мне. Встретимся. Ноги сползли со стены на подушку. Тусовка. Где перетасовывают колоду новых студентов, где они сливаются с остальными, преображаются.

На ходу застегивая верхнюю пуговицу, из ванной вернулся Нэт:

– Ну как?

Лидия прикусила губу. Голубой узор на белом ему шел – так Нэт стройнее, выше, смуглее. Пуговицы пластмассовые, но блестели, как жемчуга. Нэт уже стал другим человеком – знакомым из далекого прошлого. Лидия уже по нему скучала.

– Другая лучше, – сказала она. – Ты же в колледж едешь, а не в «Студию 54»[38].

Но ясно было, что Нэт уже решил.

Ближе к полуночи Лидия на цыпочках зашла к нему. Весь вечер хотела рассказать про отца и Луизу, про то, что видела днем в машине, про то, что точно знала. Нэт был поглощен своими мыслями; проще дым руками хватать, чем улавливать Нэтово внимание. А у Лидии последний шанс. Утром Нэт уедет.

В сумеречной комнате горела только лампочка на столе, Нэт в старой полосатой пижаме стоял на коленях у подоконника. Лидия решила, что он молится, смутилась, застигнув его в такой интимный момент, – все равно что голым застать – и уже начала закрывать дверь. Но Нэт обернулся на ее шаги, и улыбка его сияла, как луна, уже распухавшая над горизонтом, и Лидия сообразила, что ошиблась. Нэт у открытого окна не молился, Нэт грезил – что, позднее поймет Лидия, по сути почти одно и то же.

– Нэт, – сказала она.

В голове на перекатах бурлило все, что она хотела сказать. Я видела. Мне кажется. Мне надо. Как впихнуть такую громадину в крохотные гранулы слов? Нэт ничего не замечал.

– Ты посмотри, – прошептал он в таком восторге, что Лидия тоже опустилась на колени и выглянула.

В вышине разливом чернил распахнулось густочерное звездное небо, усыпанное звездами. Они совсем не походили на звезды из учебников – размытые капли, точно брызги слюны. Они были бритвенно-остры – четкими световыми точками разделяли небесные слова. Если запрокинуть голову, не видно ни домов, ни озера, ни уличных фонарей. Только небо – такое огромное, такое черное, вот-вот раздавит. Будто Лидия очутилась на другой планете. Нет – будто Лидия одиноко плывет в космосе. Она поискала созвездия с плакатов Нэта: Орион, Кассиопея, Большая Медведица. Картинки теперь казались детскими глупостями – эти прямые отрезки, яркие цвета, палочные фигуры. Звезды блестками слепили глаза. «Вот она, бесконечность», – подумала Лидия. Звездная ясность переполняла ей душу – будто в сердце булавками кололи.

– Потрясающе, да? – тихо произнес Нэт из темноты. Словно он уже за много световых лет от дома.

– Да, – еле слышно ответил ему голос Лидии. – Потрясающе.

Наутро Нэт совал в чемодан зубную щетку, а Лидия топталась в дверях. Через десять минут отец увезет Нэта в кливлендский аэропорт, оттуда «Транс уорлд» унесет брата в Нью-Йорк, а потом в Бостон. На часах – половина пятого утра.

– Позвонишь, расскажешь, как дела? Обещаешь?

– Конечно, – ответил Нэт. Четким крестом затянул эластичные ремешки поверх сложенной одежды и захлопнул чемодан.

– Обещаешь?

– Обещаю. – Одним пальцем прихлопнул застежки и вздернул чемодан за ручку. – Папа ждет. Пока, до понедельника.

Раз – и нет его.

Гораздо позднее, спустившись к завтраку, Лидия почти смогла притвориться, будто ничего не произошло. На столе лежала ее домашка с четырьмя галочками на полях; Ханна выуживала из плошки хлопья, точно гальку, мать прихлебывала улун и листала газету. Лишь одно изменилось: стул Нэта пустовал. Словно и не было никогда никакого Нэта.

– Ну наконец-то, – сказала Мэрилин. – Поторопись, милая, исправь там. А то автобус скоро, не успеешь поесть.

Лидия шагала к столу, точно по воздуху плыла. Мэрилин между тем просматривала газету – рейтинг президента Картера 65 процентов, Мондейл вступил в должность «старшего советника»[39], запрещен асбест, в Нью-Йорке снова перестрелка; взгляд наткнулся на заметочку в углу: «Лос-анджелесский врач вернул к жизни человека, 6 лет пролежавшего в коме». Потрясающе, подумала Мэрилин. И улыбнулась дочери, а та стояла, цепляясь за спинку стула, как будто боялась улететь.