Все, что дозволено небесами

– Не скажу.

– Дьявольщина! – вспылил Александр. – Тебе руки выкручивать, что ли?

– Выкручиванием рук ты никого не удивишь. Попробуй ввести мне сыворотку правды.

На этом месте терпение следователя Аверкиева истощилось, и он выгнал всех вон.

13

Ночь прошла на удивление спокойно. Направляясь из душа в спальню, Нора опасалась, что после всего пережитого будет вертеться под одеялом до утра, ни в силах прогнать навязчивые воспоминания – мрак подземного зала, рассеченный холодным белым светом фонарей… блестящее от пота лицо заслуженного ученого и его же неестественно высокий голос, задающий вопросы… черный ствол пистолета, наведенный на Германа… взметнувшийся из колодца хищный свистящий вихрь, – но как только прижалась к худощавому, твердому от мускулов телу Германа, моментально уснула. И проспала до четырех часов утра. В четыре глаза ее открылись и, покосившись на Германа, она обнаружила, что и он уже не спит.

– Герман, – позвала она шепотом, борясь с желанием коснуться его лица. – Что тебя беспокоит?

– Ничего, – ответил он совершенно нормальным голосом. – Даже непривычно.

– Значит ли это, что все закончилось?

– Может, не все. – Он чуть помедлил. – Но поиски клада закончились точно.

– Для нас или вообще?

– Думаю, вообще. Пока вас не было, Сашка спросил, согласен ли я показать переход из гидросистемы монастыря в лабиринт святилища, чтобы его замуровали навсегда, и я сказал, что согласен. Еще, как я понял, за время, прошедшее с того визита к нам Литвака… ну, в марте… Сашка раскопал нечто любопытное про него. И вроде сложилась вся мозаика, и даже эта парочка, Зимин и Варданян, туда отлично вписалась. Подробностей пока не знаю. – Он зевнул, щелкнув зубами, как большой кот. – Наш друг был при исполнении и на мои льстивые уговоры не поддался.

– Знаем мы твои льстивые уговоры, – фыркнула Нора. – Значит, ты был прав, когда сказал, что Литвак – сердце и мозг всей преступной группировки? Ты выразился не совсем так, ну да ладно. Ты оказался прав?

– Посмотрим. В тихом омуте, как известно… Годами он кропотливо собирал материалы, работал в уютной тиши своего кабинета, а когда появлялся шанс сделать рывок вперед при помощи действий, а не при помощи размышлений, использовал других людей, молодых и горячих. Но когда вышел на финишную прямую – узнал, как добраться до золотишка и кто может стать проводником к святилищу, – перестал доверять всем вокруг. Племянница? Ей он доверял ровно столько, сколько требовалось для осуществления его замысла. Без нее ничего бы не вышло, мы это понимаем.

– Знаешь, чего я боюсь? Что в самый ответственный момент она изменит свои показания.

– Укажет на меня как на убийцу Литвака?

– Думаешь, она на это не способна?

Герман глубоко вздохнул.

– Способна, но…

– Но тебя это не беспокоит? Ты только что сказал, что тебя не беспокоит ничего.

– Беспокойство возникает в тех случаях, когда не знаешь что делать, когда решение еще не принято. Так ведь? А когда принято… – Он пожал плечами. – Тела нет, осматривать нечего. Был ли у Литвака пистолет? Ну, наверное, пулю можно найти. Пулю, рикошетом ранившую Марго. Целился ли он в меня, стоя у края колодца? Если да, то как я его столкнул? Подошел к вооруженному человеку и столкнул его в колодец? Бред. Может, у меня тоже был пистолет? Который я бросил в колодец после того, как пристрелил Литвака. Куча вопросов. Дине придется очень много врать.

– Если она попросит встречи, ты пойдешь?

– Да. А если не попросит, попрошу сам. Я должен отдать ей карту памяти.

– Должен?

– На этот раз должен, Нора. Я обещал.

Несмотря на то, что спали они недолго, оба чувствовали себя отдохнувшими, поэтому, повалявшись еще минут пять, отправились на кухню пить кофе.

Потом он уехал. На ферму, разумеется! Забрать из оранжереи пресловутую карту памяти от камеры Дины Бегловой. Нора выдала ему ключ, подумала вслух, не стоит ли предупредить Леру, но, увидев гримасу на лице Германа, торопливо заверила, что ничего подобного делать не станет. Лера могла из лучших побуждений сорвать весь план. Например, пойти помочь Герману (подержать стремянку или еще что-нибудь) и случайно привлечь внимание доктора Шадрина, который наверняка запомнил, что следователь намерен приобщить карту памяти к материалам дела. Всерьез это было сказано или просто для устрашения, в любом случае Аркадий мог посчитать это достаточным основанием для вмешательства.

На велосипеде Норы он доехал до поворота, за которым начинался финальный отрезок пути и уже можно было разглядеть вдалеке ворота фермы. Слез, закатил велосипед в заросли кустарника, быстро добежал до забора и перемахнул через него там, где это сделал прошлой осенью Леонид, в небольшом ельнике позади Белого дома.

Ключ от оранжереи Нора ему выдала. Действуя максимально осторожно, Герман отворил дверь и проскользнул внутрь. В нос ему хлынули ароматы цветущих растений. Минуты две или три он стоял, прислушиваясь к звукам дома, точнее, к тишине дома, потом поднял голову и посмотрел на свой тайник. Все на месте. Ни малейших повреждений.