Все, что могли

На комиссии обрадовали — на фронт он поедет. Но советов разных надавали, до конца жизни хватит. Председатель добродушно усмехался:

— Не смотрите на нас, как на лунатиков. Посылаем на войну, а наставляем беречься от волнений, огорчений, стрессов и тому подобного. У вас серьезная контузия головы. Об этом не забывайте и остерегайтесь.

* * *

Неделя минула после госпиталя. Много было всего за эту неделю. Хомут начальника штаба полка нелегок. Но пока опасения медиков не оправдывались.

Со двора донесся говор. Главный полковой разведчик уговаривал хозяйку отварить для майора курицу, которую он принес, дескать, Андрей Максимович в госпитале отощал, надо его подкормить. Ну, опекун нашелся, вроде тех медиков.

— Вася! — позвал Ильин.

Дверь рывком отворилась, по полу прокатилась волна холодного воздуха.

— Есть, старший лейтенант Горошкин! — протиснулся тот в узкий проем двери, козырнул.

— О какой курице ты гудел? — Ильин обмотал колено согревающей повязкой, опустил штанину, надел сапог. — Сознавайся, где изловил ее. Немцы здесь давно всю живность слопали, на развод не оставили.

— Насчет курицы не сомневайтесь. На хуторе за наши советские денежки купил, — отозвался Горошкин, помолчал немного, продолжил как-то неуверенно, что с ним редко случалось: — Об чем я хотел доложить-известить вас… Пока вы у немцев были, нас здесь следователь допрашивал. Меня, солдат. Полковника Стогова тоже. Как так получилось, что исчез майор Ильин? Почему никто не видел?

— Наверное, разобраться хотел, был человек и не стало. Считаю, дело обычное.

Горошкин сдвинул шапку на затылок, потоптался.

— Может, и так. У следователя работа-обязанности известные. Вопросики его мне не понравились. Зацепки-подковырки: не было ли в исчезновении майора какого-то умысла?

— Здесь он пусть не загибает, — коротко, как бы безразлично, сказал Ильин, хотя сознание неприятно царапнуло.

— Я ему то же самое втолковывал.

— Ладно, разберусь с этим.

Так вот почему полковник Стогов завел с ним разговор о своем друге Семене Кирюхине. Настораживал, предупреждал и заверял, в случае чего, один не останешься.

Горошкин развел руками, как бы извиняясь, что пришлось огорчить майора, но в то же время не известить об этом не мог. Проговорил как можно беззаботнее:

— Думаю-соображаю, Андрей Максимович, перемелется, мука будет. Извините, за неприятным разговором забыл о главном, — он сунулся в карман, достал конверт. — Почтарь только что привез. От Надежды Михайловны…

* * *

«Родной мой! Вот мы и дома. Мы — это я и Андрюшка, наш сынок, Андрей Андреевич Ильин. Появился на свет восьмого ноября. Трудно мне достался сынок, непривычно тяжело шел, будто в первые роды. Смешная я, не правда ли? Зачем тебе знать о наших бабьих страданиях? Вернулась в палату, а там из радиодинамика марши несутся. По поводу взятия Киева торжества. Я предполагала, что ты где-то там. Может, поблизости от Киева, а то и в самой украинской столице, если, конечно, вышел из госпиталя. Ты ведь писал, ранение у тебя легкое, долго не залежишься».

Ильин оторвался от письма. Верно, Наденька, Киев взяли. Без него, правда, он в это время еще на госпитальной койке валялся. К тому же, и полк его прошел севернее. Но для того, чтобы Киев был освобожден именно в эти дни, сделал все, что мог. Потому и носит полк теперь почетное наименование «Днепровский». Командующий армией о нем свое слово сказал, полк попал в приказ Верховного Главнокомандующего. За плацдарм и за переправу…

Вспомнился немец, обещавший повесить его в Киеве на площади. Сам-то успел ноги унести? «Если уцелел, будет случай, еще повстречаемся. Впрямь, не мешало бы встретиться», — подумал он и снова взялся за письмо.