Все, что могли

Грузовики вырвались на шоссе, тоже пустынное. Отмахали километров тридцать. Как о чем-то постороннем, Богаец подумал о том, что не удастся заехать в особняк, сказать ему последнее прости. Надо спешить. Ради того, что в грузовиках. Значит, ради своего будущего.

Но что это? Шум двигателя машины потонул в грохоте частых и резких пушечных выстрелов. Впереди на дороге взметнулся огненный сноп, вдоль шоссе забились разрывы. «Въехали в полосу боевых действий? Но их здесь не должно быть, — опасливо подумал Богаец. — Город остался далеко в тылу, он пока не занят русскими». Он думал и о том, что, видимо, даже господин Стронге ничего не знал, иначе выехал бы первым. Но, может, он и опередил Богайца? Неведомо это ему, сам из леса в город пробрался тайно.

В забрезжившем рассвете показались танки. Они мчались, пересекая шоссе. Там что-то горело. В отблесках пламени на танковых башнях отчетливо виделись красные звезды.

«Русские… прорвались, окружают», — лихорадочно застучало в голове. Значит, они обошли город, выскочили почти к прежней границе и отрезали всех, кто не успел драпануть. Плевать ему на всех, его отрезали.

— Стой! — схватил он шофера за плечо. — Поворачивай назад.

Тот сам сообразил, что впереди бой, потому притормаживал. Повернуть, чтобы не свалиться в кювет, было нельзя. Он начал медленно сдавать назад.

На подножку вскочил Микола Яровой. Он что-то кричал через стекло, махал рукой в сторону. Там, куда показывал, увидели прогалину в лесу. Нырнули на узкую, малоезженую дорогу. И вовремя, потому что сзади на шоссе показалась механизированная колонна.

Не меньше часа грузовики медленно ползли в глубь леса, тяжело переваливаясь через корневища. Подстегиваемый страхом быть застигнутым наступающими русскими, Богаец все же не торопил шофера: бессмысленно привезти осколки вместо старинного фарфора и хрусталя. Слышал справа и слева артиллерийский гул.

Приехали на глухую заброшенную заимку. Микола Яровой огляделся, уверенно заявил:

— Трохи переждем здесь. Русские сюда не пойдут. Что им тут делать? Позже, если не на автомашинах, то на подводах доберемся куда надо. Положитесь на меня, пан Богаец.

«Влип, как муха в смолу, — опять подумал Богаец. — Где Затуляк? Смяли танки?»

Он оглядывал нависающие над неширокой лужайкой мрачные, с тяжелыми корявыми ветвями дубы. Что ему Затуляк, о себе надо позаботиться.

У второго грузовика разорвавшимся поблизости снарядом смяло и заклинило дверь. Хлопцы с трудом выломали ее, вытащили и положили на траву раненого денщика Богайца. Осколками солдату разворотило правый бок, перебило ноги. Судорога исказила его сытое лицо.

— Вы не бросите меня, герр гауптман? — заглядывая в глаза Богайцу, рвущимся голосом спросил денщик. В горле его булькало. — Теперь мне все равно, скажу, как перед Богом.

Он задыхался, захлебывался, судорожно двигал кадыком, торопливо и бессвязно говорил. Богаец не сразу понял, почему именно сейчас он начал исповедоваться. Слушая его, соображал, какое из зол меньшее, то, которое ожидало его на дороге в Варшаву, или то, что его отсекли русские. Денщик доподлинно знал, что господин Стронге приказал гестаповцу Геллерту во что бы то ни стало задержать гауптмана Богайца, изъять ценности рейха, которые он присвоил и пытался вывезти. Если это не удалось бы сделать Геллерту, ему, денщику гауптмана, в действительности фельдфебелю, господин гауптман правильно подозревал, что он не тот человек, за которого себя выдавал, застрелить Богайца приказано самим господином Стронге. Но фельдфебель не собирался делать этого, несмотря на приказ. Умоляет не бросать его беспомощного, как он в свое время не оставил раненого гауптмана.

«Не застрелил, потому что не доехали до Геллерта», — машинально подумал Богаец, плохо слушая денщика. Тот просил взять у него задаток, выданный ему генералом. Ведь он ничего плохого не сделал господину гауптману.

— Я не лавочник, не торгуюсь, — неожиданно успокаиваясь, равнодушно проговорил Богаец, отвернулся и пошел к приземистому домику, выложенному из природного камня, на берегу тихого ручья.

Направляясь за ним, Микола Яровой тряхнул спутанными потными кудрями, подозвал одного из своих хлопцев, хмурого длиннорукого парня, моргнул на денщика:

— Пособи чоловику…

Хлопец неслышно подошел к бывшему фельдфебелю, выхватил нож, быстро и незаметно завершил дело.

16

Чем ближе пограничный отряд подходил к границе, тем заметнее волновался Ильин. Еще бы… В июне сорок первого, оставляя заставу, он обещал вернуться сюда. Позже, в Сталинграде, когда казалось, еще один, последний натиск немцев, и все полетит вверх тормашками, он все-таки не терял веры на возвращение. На Днепре, будучи в плену, под дулом пистолета, может, за минуту до того, как мог оказаться расстрелянным, бросил немцам: да, мы будем на границе, выдворим вас с нашей земли и придем в Берлин.

До Берлина пока далековато, граница, вот она, в нескольких десятках километров. Что удивительно, пограничный отряд выходил на нее в пределах того участка, который Ильин охранял и где встретил войну.