Все, что мы оставили позади

Она перегнулась через пассажирское сиденье, чтобы посмотреть на него снизу вверх:

– Я прощаю тебя.

Это испепелило его душу, он напряженно кивнул.

Эйми отпустила тормоз, включила скорость и уехала. Джеймс сунул руки в карманы и смотрел ей вслед, пока задние фонари машины не моргнули и Эйми не скрылась за углом. Исчезла из его жизни. Пальцы вцепились в помолвочное кольцо, которое он носил с собой с декабря. Кольцо, которое она больше никогда не наденет.

Ему хотелось проклясть этот мир.

Он хотел избить Томаса до полусмерти.

Телефон завибрировал: пришло сообщение. Томас звонил ему весь вечер. «Какого черта ему нужно?» Джеймс выудил из кармана мобильник. На экране высветились четыре сообщения.

Фила выпустят в следующий вторник.

Сейчас говорю с ним по телефону. Он хочет вернуться в мамин дом.

Проклятье, Джеймс, я клянусь, что ничего ему не говорил, но он знает, что ты жив. Откуда он узнал, черт побери?

Он хочет тебя увидеть. Хочет поговорить о том, что произошло на лодке в Мексике. А что произошло?

Глава 10 Карлос

Пять лет назад

25 июня

Пуэрто-Эскондидо, Мексика

После обеда сеньора Карла появилась в «Эль-Студио дель Пинтор». Она видела Джулиана на пляже, и он сказал ей, где найти мою галерею.

– Твои работы так отличаются, – как зачарованная произнесла Карла. Она оделась в короткие белые брюки и розовую блузку, сшитые на заказ. Несколько браслетов упали из-под рукава и остановились на запястье, когда она опустила руку. Когда она двигалась, сверкали бриллианты.

– Отличаются от чего? – спросил я, закатывая рукава и подходя к Карле.

Она дернула острым плечом.

– От того, что я ожидала. Они яркие и динамичные.

Я взглянул на картину, которой она любовалась, сёрфер на огромной волне. Я использовал импрессионистский подход, работал мастихинами. Холст был густого голубого цвета, сёрфер – невесомое тело, как будто он парил над сверкающей поверхностью волны. Сёрферы описывали это чувство парения в воздухе, когда они ловили очень высокую волну, и мне хотелось это передать в картине.

Карла перешла к следующему полотну, еще один сёрфер на гребне не такой высокой волны опережает ее изгиб, его фигура – только силуэт на фоне заходящего солнца.

– Единство сюжета и красок… подход, который ты используешь… перспектива… общий тон… они передают… – Она постучала согнутым пальцем по подбородку и искоса посмотрела на меня. – Я пытаюсь найти верные слова.

Я подбоченился.

– Давайте попробуем. Что картины заставляют вас чувствовать?

– Заставляют чувствовать? – Губы цвета розового лимонада, который любил Джулиан, приоткрылись. Она повернула голову обратно к картине и некоторое время молчала. – Они заставляют меня пожалеть о том, что я не присоединилась к сыновьям, когда они занимались сёрфингом.

Я опустил глаза на шлифованный бетонный пол, пряча улыбку, представив Карлу на доске для сёрфинга. Потом откашлялся в кулак, мои брови поднялись:

– Вы хотите прокатиться на сёрфе?

Вид у нее стал встревоженный:

– Господи, нет. – Ее плечи поднялись и удрученно опустились. Она взяла рекламный буклет из ящика рядом с картинами. – Мне было неинтересно смотреть на них. Совершенно непродуктивное занятие.

А как насчет соревнований мастеров? Я прикусил нижнюю губу, чтобы не критиковать Карлу за анализ моих картин. Любое занятие Джулиана завораживало меня, и то же самое будет с Маркусом, когда он подрастет.

Она перелистала проспект, прочла описание картин, потом вернула его на место.

– У тебя смелый и свежий стиль. Ты очень умело владеешь кистью.

– Вы говорите, как критик. – Она и была критиком для своих сыновей, что, возможно, объясняло ее отдых в одиночестве. Карла сказала, что когда-то у нее было три сына. Но она не сказала, что они умерли.

Карла провела рукой по серебристым волосам и убрала на место выбившиеся пряди. Завязанные на затылке волосы падали прямой линией вдоль ее жесткого позвоночника. Осанка Карлы и утонченные черты говорили о многом. Звучит, как клише, но она была из богатых.

– Я не критик. Стараюсь не быть им.

Мои глаза чуть сузились, когда в голову пришла одна мысль. Если предположить, что она из богатых, то в ее юности наверняка были балы и уроки музыки. Уроки живописи. Я посмотрел на ее руки с тонкими костями.

– Вы художница.

Она рассмеялась так, словно мое заявление было нелепым, и медленно покачала головой.

– Нет. С тех пор, как… – Карла замолчала и пошла прочь.

– Держу пари, что когда-то вы писали красками.

– В другой жизни. – Ее рука коснулась рыбацкой лодки, вырезанной из куска прибитого к берегу дерева. Она подняла голову и посмотрела на меня. – Я не писала с юности.

– Почему вы перестали писать?

Она пожала изящными плечами.