Все, что мы помним

Здесь Чарити и Фелисити со своими смартфонами. Моя дочь хочет знать, как там мой мочевой пузырь. Она беспокоится, нет ли у меня воспаления мочевого пузыря. Проблемы с мочевым пузырем могут вызвать другие проблемы, говорит она мне. Когнитивный Диссонанс, говорит она. Интересно, откуда моя дочь всего этого набралась. От Сердитой Медсестры? От Менеджера по Исходу?

– А как твой мочевой пузырь? – спрашиваю я у нее.

– Мама… – отвечает она.

– И как твой мочевой пузырь, Фелисити?

Фелисити впервые отрывает взгляд от своего смартфона.

– О-о-о, – говорит она. – Фу, бабуля!

– И как насчет твоего мочевого пузыря, Частити?

– Чарити, – поправляет моя дочь.

– Да пофиг, – отвечает Частити.

С мочевым пузырем у меня всё в порядке. А вот насчет своей Когнитивной Дискотеки не знаю.

– Я помню, как купала вас, – говорю я. – Вам нравилось писать в ванну.

Никто ничего не отвечает. Никто не знает, с кем я говорю. Кому я это говорю.

– У вас были самые розовые пальчики на ногах, – говорю я им, и это правда. Я мыла их один за другим, а еще между ними – этой, как ее там, и пересчитывала их по ходу дела, и для каждого придумывала коротенький стишок. А они хихикали. Не пальчики на ногах, естественно. Внучки. И дочка. И сын, раз уж на то пошло. Так много пальчиков…

Дядечка постарше на фотографии наблюдает за мной, пока я обо всем этом размышляю. Он не улыбается, но словно вот-вот рассмеется. Каким-то образом он опять пробрался вперед. Я когда-нибудь мыла ему пальчики на ногах? Думаю, что вряд ли. Но эти пятнышки… У него на шее… Maculata. Симпатичные розовые пятнышки, совсем не похожие на мерзкие красные складки на шее у мужчины, который лежит на кровати моей приятельницы. Интересно, есть ли у этого дядечки постарше пароль? Вообще-то не похож он на человека, у которого есть пароль… Хотя, с другой стороны, сейчас у всех есть пароль, разве не так?

Мой сын явно сбит с толку. Он собирался переставить дядечку постарше вперед на этом, как его – опять забыла, как называется, – но тот уже там. А поскольку он сбит с толку, то смотрит на открытую страницу большого ежедневника, дабы вновь обрести почву под ногами. Мой сын любит знать, что к чему и когда.

– По-моему, сегодня Кубок Мельбурна, – говорю я ему. – Или мой день рождения, или опять закончилась война.

– Я так не думаю, мам, – говорит он. Хотя, по-моему, понимает, что я всего лишь пытаюсь помочь.

– Тогда бинго? Автобусная экскурсия? Или вечер викторины?

Он обводит взглядом комнату.

– Рододендрон, – говорю я, поскольку чувствую, что должна что-то сказать.

– Прости? – говорит он.

– Конечно… Хотя ты же знаешь, что это такое?

– Что именно, мам?

– Рододендрон.

– Ну… По-моему… Это такой цветок. Так ведь?

– Ясно.

– Ты ведь и так знала, мам.

В самом деле?

Он опять обводит взглядом комнату. А затем подходит к этому, как его, и берет в руки фотографию дядечки постарше. На миг мне кажется, будто сейчас он задвинет ее подальше, чего раньше никогда не случалось.

– Наверное, это мой пароль.

– Ипать, – произносит славный парнишка, который моет полы. Я рада, что он хочет поговорить, но беспокоюсь за него. Выглядит он неважно. Челка у него стала еще длинней и грязней, а швабра едва волочится по полу. Она просто лежит там, как будто заболела, или устала, или у нее воспаление мочевого пузыря.

«ПРОХОД НЕ ЗАГОРАЖИВАТЬ» – гласит надпись на двери.

– У меня в окне листья, – сообщаю я славному парнишке. – Они бы тебе понравились. Они дрожат.

– Чудесно, – говорит он. Или «чушь собачья», или что-то в этом роде.

– Дело в том, что я вроде знаю, что это за листья. У них есть названия. В смысле у деревьев.

Он только что плакал. А может, плачет и сейчас.

– Магнолия буроватая, – говорю я ему. – Michelia figo. Краснотычиночник сплетенный. Callistemon viminalis.

– Что? – произносит он. Или «мля», или «хер», или «нах».

– Это как пароли.

Я никогда не спрашивала у славного парнишки, который моет полы, есть ли у него пароль. Я практически не сомневаюсь, что есть. Он знает какие-то секреты, я просто уверена в этом. Наверное, он полностью состоит из паролей. Но просто не знает об этом. Наверное, все, что он говорит – или почти говорит, – это пароль. Наверное, его пароли настолько секретны, что он и сам их не знает. Наверное, он и сам по себе пароль. Можно ли быть паролем и при этом не знать этого пароля? Как там это называется… ортодокс? Парадокс.

– Я волнуюсь за тебя, – говорю я и придвигаю свой ходунок чуть ближе. Может, он такой же, как тот дядечка постарше на фотографии? Может, они оба – пароли?

Решаю рассказать славному парнишке кое-что про того дядечку постарше. Не знаю, насколько все это правда, но он вроде заинтересовался. Или испугался. Полагаю, что все-таки правда, раз уж я все это говорю.

– У него на шее такие пятнышки, – говорю я славному парнишке. – Они мне очень нравятся. Не то что складки на шее у мужчины, который лежит на кровати моей приятельницы. Что мне совсем не нравится. В смысле складки, а не кровать. Кстати, мне нравятся твои сережки. Я тебе уже это говорила? Мне даже твоя швабра нравится.