Все, что мы помним

Они летят прямо через парковку, сначала один, потом другой, а потом еще, и еще, и еще – великолепная стая радужных безумцев. И попугаев с попами Гая. Они летят прямо на меня, сквозь меня, вместо меня, летят прямо туда, где должна быть моя голова.

Все, на что я сейчас способна, – это рассмеяться.

Что я и делаю на этой яркой, шумной парковке, пока на нее не выходит славный парнишка, чтобы присоединиться ко мне. Она обнимает меня за плечи, и мы начинаем понемногу уходить оттуда вместе – назад, вбок и в прочих направлениях, которые исключительно наши собственные, так что все эти люди, желающие ответов, остаются там со своими камерами и микроскопами – под небом, в котором по-прежнему бушуют безумцы.

Ничего не меняется, пока вдруг не начинает меняться. Ничего не случается, а потом случается очень быстро. А когда этому самое время – лишь вопрос времени.

Все в этом месте теперь другое, пусть даже это и не так.

Все вроде стали немного счастливей – по крайней мере, насчет своих комнат или стены, возле которой они сидят в своих инвалидных креслах, или насчет чего-то еще, без разницы.

Ни у кого из нас не может быть намного больше денег на наших аккаунтах, но то, что у нас есть, по крайней мере течет в новом направлении.

Недавно проводилась викторина, и кто-то ответил правильно.

Поговаривают даже, что и фрикадельки стали лучше.

Бедолаги в инвалидных креслах всё так и сидят у стены под картиной с улыбающимися акулами, но иногда на их лицах можно увидеть широкие улыбки, когда они по очереди надевают золотой мотоциклетный шлем.

И вот теперь мы все здесь, в моей комнате. На дверной ручке висит лоскуток шелка, который говорит мне, что это моя комната, и зачем мне спорить? В телевизоре, висящем высоко в углу, показывают людей, которые слишком быстро проезжают на машинах через реки, поднимая тучи брызг – как будто очень спешат попасть в какое-нибудь милое местечко, или едят гамбургеры, приплясывая и распевая песни, или сидят за столом за чашками кофе и с серьезным видом разговаривают друг с другом. За окном то ли сад, то ли парковка – мне вообще-то все равно, что именно. Потому что рядом со мной – дядечка постарше, и мы держимся за руки на солнышке, и вокруг нас деревья, цветы и гомон птиц. И неважно, есть ли за окном деревья, цветы и птицы или их нет, – по-моему, я знаю их названия. Maculata… Crepuscule… Lactuca… Trichoglossus moluccanus… Callocephalon fimbriatum… Это слова, которые я знаю. Мы с дядечкой постарше оба их знаем, вместе. И это далеко не все слова, которые нам известны. Иногда мы даже произносим эти слова друг другу.

«Я люблю тебя».

«И я тебя люблю».

И вот мы все здесь, в моей комнате. Мои сын и дочь тоже здесь, вместе – что странно, хотя и не неприятно. И что, наверное, еще более странно и даже еще приятней, так это что я мою обоим пальчики на ногах. Я мою пальчики на ногах у них обоих. У моего сына и моей дочери. Что, конечно, смущает и отчасти шокирует их, но это не единственная причина, по которой я это делаю. Я хочу показать им, дать им понять. Даже без слов. Отныне в любой момент я могу даже пощекотать им пальчики на ногах, и они, может, даже захихикают и посмотрят на меня с любовью, хотя, конечно, я не хочу испытывать судьбу.

Мой любимый сын даже привел с собой свою жену, чтобы она тоже навестила меня. Приятно видеть ее здесь, тем более что она явно мечтает оказаться в каком-нибудь совсем другом месте. Я ожидаю, что она в любой момент назовет меня невыносимой старой коровой. И делаю все, что в моих силах, чтобы услышать эти слова.

Фотографию своего безголового первого мужа в красивой новой рамке я передвинула на самый край этого, как его там, поставив ее перед всей остальной улыбающейся семьей Трюмо. Моим детям нравится видеть ее там, а меня это даже не раздражает.

У окна, спинами к саду или парковке, стоят Фелисити и Чарити со своими большими пальцами и смартфонами – что странно, поскольку сейчас они в университете и по крайней мере у одной из них проблемы с биологией.

Медсестра смеется и стучит мне по коленке крошечным молоточком. Она принесла мне дополнительную подушку и доску для игры в скрэббл. Когда она закончит с этим своим молоточком, мы с ней прекрасно проведем время, составляя всякие слова – вместе. У нее это неплохо получается, хотя я все еще пытаюсь научить ее жульничать.

Сумеречная девушка приносит чай. Во всяком случае, чай приносит девушка. Я понятия не имею, кто она и откуда взялась. Наверное, я попытаюсь это выяснить.

Славный парнишка – в моей ванной, трансгендерно-дружественной. Он что-то там делает со своей грудью – боком и задом наперед, по своему обыкновению. Я не уверена, что Господь Бог, или Иисус, или кто там еще, без разницы, имеет к этому какое-то отношение, да и вообще это не мое дело. Парнишке требуется уединение.