Всё, что осталось. Записки патологоанатома и судебного антрополога

Когда появляется предполагаемое имя, которое надо подтвердить или опровергнуть, расследование переходит на новую стадию: от широкого физического профиля к узкой личностной идентификации. Полиция может приступать к опросу родственников и получению образцов ДНК для сравнения. В том случае материнская ДНК показала позитивный результат, да и биологические данные совпадали: ее сын был белым, ростом 185 см, в возрасте двадцати двух лет – на момент, когда его видели в последний раз. Мы смогли получить его стоматологическую карту, медицинские данные, больничную выписку и рентгеновские снимки. Несколько лет назад он участвовал в драке, и все переломы, обнаруженные нами, были зафиксированы в больничной документации.

Дальнейшего расследования не потребовалось – его никто не убивал. Парень ушел из дома примерно за три года до того, как было обнаружено тело, сказав семье, что ему надо ненадолго залечь на дно, поскольку он попал в серьезные неприятности, задолжав значительную сумму своему поставщику наркотиков. Он уверял, что беспокоиться не о чем, с ним все будет хорошо. В тех краях его знали как пьяницу и наркомана и называли обычно не настоящим именем, а одной из кличек.

К сожалению, молодой человек решил покончить с собой. Не будем судить о причинах, подтолкнувших его к самоубийству. Вернув ему имя, мы обозначили конец его земного пути. Мы дали ответы безутешным членам семьи и передали им его тело. Мы редко приносим родным хорошие вести, но считаем, что наша работа, которую мы делаем честно и с уважением, помогает им простить и отпустить покойных.

Конечно, если бы у самоубийцы имелись при себе хоть какие-то документы, процедура завершилась бы гораздо быстрей. Обычно люди носят с собой что-то, указывающее на их личность, но все-таки, если бы в стране существовала универсальная база ДНК или закон об обязательном вживлении чипов, нам было бы гораздо легче опознавать тех, у кого при себе ничего нет. Тем не менее любые упоминания о подобных возможностях вызывают волну протестов, так как якобы противоречат гражданским ценностям и свободам.

Мы считаем свои данные приватными, но в действительности постоянно делимся ими с кем-то. Раз за разом люди, облеченные официальными полномочиями, получают информацию о нас – в том числе, когда нас уже нет в живых.

Итог всему сказанному отлично подводит один диалог из Корабля мертвых, романа, написанного в 1926-м, между главным героем и офицером полиции. Автор, Б. Травен, сам был человеком довольно загадочным и всячески скрывал свою личность. Он пользовался псевдонимом, а его настоящее имя и, соответственно, более-менее достоверные детали биографии, до сих пор остаются под вопросом.

– У вас должны быть документы, где написано, кто вы такой, – сказал мне полицейский.

– Мне не нужны документы. Я и так знаю, кто я, – ответил я.

– Возможно. Но другие тоже хотят знать, кто вы.

Глава 3 Смерть в семье

«Если жизнь не стоит воспринимать слишком серьезно, то и смерть – тоже»

Сэмюел Батлер, писатель

(1835–1902)

«Пойди посмотри, все ли у дяди Вилли в порядке».

Таково было распоряжение, брошенное мне через плечо отцом, который затем вышел из комнаты и присоединился к друзьям и родне, дожидавшимся вместе с моей мамой и сестрой в часовне похоронной конторы.

Дядя Вилли, мой двоюродный дед, умер три дня назад. Не думаю, что отец велел пойти мне, потому что ему было неприятно идти самому. Будучи типичным прямолинейным отставным военным, шотландцем старого образца, он вряд ли испытал бы потрясение при виде мертвого тела Вилли. Уверенный в том, что чересчур нежничать с девушками не стоит, отец, памятуя о моей будущей профессии, счел мою кандидатуру идеально подходящей для этой задачи.

Я к тому моменту вскрыла уже не один труп и нескольких помогала бальзамировать, но все равно, мне еще не исполнилось двадцати, и практика в анатомическом театре все-таки сильно отличалась от первого столкновения лицом к лицу с мертвым телом близкого родственника. Отцу просто не пришло в голову, что я могу быть не готова увидеть тело любимого деда в зале похоронной конторы. И совершенно точно я не знала, что он подразумевал под «порядком». Но отец дал мне поручение, а мы всегда выполняли все, что он нам говорил – мне и в голову не могло прийти ему возражать. Отец обычно выплевывал свои команды из-под жестких сержантских усов, словно по-прежнему находился на службе, и не принимал никаких отказов.

Вилли играл в нашей семье особую роль. Жизнерадостный, с широкой улыбкой, без единого седого волоса в густой шевелюре – таким он и скончался, дожив до почтенного возраста восьмидесяти трех лет. Он участвовал во Второй мировой войне, как многие мужчины его поколения, но никогда о ней не рассказывал. После армии он стал штукатуром: именно ему многие роскошные особняки в престижных кварталах Инвернесса обязаны своей дивной лепниной.