Все, что получает победитель

— Так вот, она у меня появилась лет пятнадцать назад. Алкоголичка, мать-одиночка. Резала вены, случай типичный… У нее был сын, совсем еще пацан, лет одиннадцать — двенадцать. Вот что с парнем делать? Не в детдом же! Я взялся, хотя не хотел адски. Алкоголические суицидальные попытки и трезвые — небо и земля. В общем, подкупила меня эта обездоленность. Да и кое-что еще. Пьющие бабы обычно отвратительны в своих пьяных агрессивных истериках — будь она хоть самой что ни есть утонченной поэтессой. Я такую за квартал чую, даже если она в глубокой завязке и не успела покрыться запойными кракелюрами. Но здесь был редкий случай тихого женского алкоголизма. Ну не мог я пройти мимо!

Лева невольно хохотнул от вечной Мишкиной двусмысленности. Чужая трагедия кощунственно подняла ему тонус.

— Так… чего же ты бросил свою смирную пациентку?

— Да не то чтобы бросил, — досадливо сморщился Миша, разминая сигарету в требуху. — Я ее вел лет пятнадцать. Выводил из запоев в очень приличные ремиссии. Знаешь, принято считать, что у алкашей выхолощено ядро личности, и его заместила адская жажда. Но это не совсем так. И не у всех. Однако зачастую и достойный врач думает о пьющей матери через призму аморальности. И поневоле душит ее рутиной долга перед детьми. «Она должна выполнять элементарные обязанности! Раз она родила — она должна». Что ж, мы, социально адаптированные люди, так воспитаны. Но здесь наше воспитание не работает. Надо добыть чистый импульс любви! Звучит примитивно, плоско — как «выжать слезу» для режиссера пошлой мелодрамы. Только здесь выжимается не слеза, а титаническое действие. Потому что бросить пить — это подвиг. Я вполне серьезно. Врачу-психотерапевту надо очень кинематографично нарисовать картину, но не долженствования, а поэтапной гибели ее ребенка после того, как она уничтожит себя — одним махом или на это уйдут годы… Потому что он больше никому не нужен. Вот он стоит один в пустом коридоре. Щуплый, коротко стриженный. И инспектора опеки забирают его в казенный дом. Квартиру у него… ну формально пока не отберут, но рано или поздно его обработают черные риелторы. Ведь из детдома он выйдет сломленным наркошей или пьяницей… да, есть еще бандитско-уголовный вариант, уличные банды — но это тюрьма и тоже ранняя смертность. Ёксель-моксель, я не запугиваю, это все так и есть в нашей стране-котловане. И матери остается из последних чахлых силенок схватить дитя в охапку и не дать котловану его сожрать… Звучит сентиментально, но я эту пациентку именно так вытаскивал. Правда, надорвался и свою семью не сохранил. Можешь себе представить, жена была уверена, что у меня с этой алкоголичкой роман!

— Ради чужого ребенка ты… разрушил свою жизнь?

— Лева, давай без патетики! — рявкнул Айзенштат. — Ты знаешь, что произошло. Дело прошлое. Ну не свойствен мне семейный эгоцентризм! И не совместим он с моей работой. Но… я, грешным делом, всегда думал, что, если позаботишься о чужом ребенке, Бог не оставит твоего. У меня их всего двое. А если быть точным, у меня всего одна дочь, ты ж знаешь… Это вы, виолончелисты, везде успели свой смычок засунуть и бурно размножиться. — И доктор Айзенштат игриво затрясся от беззвучного смеха.

И с этим смехом все кошмары семейства Брахман рассеивались, как запоздалые предрассветные призраки. Марту не вернешь — но в этом кабинете разрешалась передышка от скорби.

— Так я не пойму, Миш, чего ты себя казнишь?! Ты сделал все возможное для этой дамочки!

— Поправка: я делал. А сегодня история закончилась. Ко мне приходил ее сын. Он встал на ноги, работает в автосервисе спецом по электронике — не каким-то там чернорабочим. Женился, у него жена на сносях. Он на удивление дельный правильный парень. Но… понимаешь, ему теперь не нужна мать-пьяница. И я его понимаю! Он натерпелся в детстве, он вправе освободиться и защитить своих детей. Я всецело на его стороне! И он спросил… считаю ли я возможным поместить ее в дурдом на постоянное место жительства. То есть это особое отделение, как дом престарелых для больных психическими заболеваниями. И я ему сказал… да, конечно, ничего не остается, это единственный выход. И при этом я знаю, что ее там довольно быстро убьют. Так уж устроены эти заведения. Конечно, так происходит не со всеми, но с неудобными больными, коими являются алкоголики с запущенным букетом сопутствующих заболеваний, там возиться не любят. Я ему об этом не сказал, потому что он сам все понимает. А я понимаю, что тот самый, с таким трудом добываемый мною чистый импульс любви — конечен и слаб. И вот скажи мне: я, врач, циник, дерьма скушал — во! — Миша постучал ребром ладони по горлу. — Но я не могу принять такой порядок вещей.