Почему так? Потому что и его благосклонности пришлось ждать. Мила надеялась, именно надеялась, а не рассчитывала, а грань между этими ипостасями тонкая, — что ее бремя платы за жилье станет меньше или растает вовсе. С того момента, как они с Игорем стали друг другу «мужчиной и женщиной», а не соседями вскладчину. Но… «шабадабада, шабадабада» вышла очень неловкой, и французская кинематографическая цитата была бы неуместна. Здесь, конечно, больше подходят наши русские реалии, пусть и Серебряного века, но родные. Хотя куда нашему деревянному с долларовой плесенью веку до серебра! В общем, Игорек оказался не на высоте. Видит бог, он не пожадничал, но и у него случилась тонкая грань. Во-первых, не потянул он так сразу. Достаток не поспевал за любовью. Во-вторых, взыграла деликатность, плавно переходящая в малодушие: вот так сразу — и предлагать платить за нее?! Намек на продажность в этом почудился: дескать, если предложить это, стало быть, намекнуть, что она к этому сама вела? Еще нельзя забывать, что подлая мыслишка о том, что так оно могло и быть, промелькнула. Хотя в тот момент Игорь торопливо замял в себе гнусные подозрения. Нет-нет, инициатива целиком была на его совести. Но опытные старшие товарищи всегда напирают на женское коварство под личиной хрупкости и наива. Эта личина — непременное пугало их историй, словно ограбление, называемое на жаргоне «на плечах». Старая, но надежная разводка для доверчивых — даже лень ее пересказывать. Звонок в дверь, подходишь к глазку, видишь в нем девушку в халате, которая представляется новой соседкой и лепечет о помощи. Отвратительно, что и дети могут вплетаться в ее аргументацию, и тогда — пропал добрый лох. Он отворяет дверку и огребает по полной от добрых молодцев, что прятались сбоку. Даже в преступной схеме неблаговидную роль играют все те же тетки в халатах. Зерно, посеянное Милкиными рассказами, проросло — у Игоря появился устойчивый рвотный рефлекс на безобидную домашнюю одежду. Он даже не женился до сих пор из-за своей идиосинкразии. И женщина была подходящая, и срасталось все, вплоть до квартирного вопроса, — но эти ее халаты испортили все дело. А ведь она мнила их орудием соблазнения. Ох… ради бога, но только в следующей жизни. В нынешней остался шрам. И пусть за это бегство чуть не из-под венца Игоря проклинали близкие друзья, родственники, а также упомянутые нудные старшие товарищи и весь клан несбывшейся невесты, но жених не нашел в себе сил одуматься и вернуться. Мила проросла в нем ненавистью к халатам, проросла и аукнулась, отомстила.
Однако прочь лирические отступления, они совсем о другом времени и месте. Прежде чем мстить столь окольно и непреднамеренно, Мила долго терпела и ждала. Любила. Какое-то недолгое время они с Игорем совпадали на все сто. Есть неопровержимый признак подлинности потрясения — от страсти почти не осталось вещественных доказательств. Великие события частной жизни почему-то не оставляют материального следа — как сгоревшая лужица спирта на журнальном столике. От самых любимых людей, ушедших из поля зрения, исчезнувших или умерших, — ничего на память, в лучшем случае безделица, которую никак не приспособить в хозяйстве. Дырявый шарфик или кассета с таким же рваным джазом, которую и прослушать уже не на чем, или часы, не поддающиеся починке. Даже ни одной путной фотографии — чисто метет судьба. Быть может, Игорь исключение из правил, и причина в том, что он слишком хороший упаковщик, отсекающий все лишнее, даже драгоценное лишнее?