Все, что помню о Есенине

Я подал Дзержинскому намеченный для показа красноармейцам список пьес, и он прочел его. Потом назвал две-три пьесы, которых в списке не было. И посоветовал мне в первую очередь организовать выступление какого-нибудь авторитетного деятеля со словом о В. И. Ленине. {63} Я назвал кандидатуру Петра Семеновича Когана, будущего президента ГАХН, который в тот год тоже жил с семьей в Тарасовке.

Показал Дзержинскому первую программу концерта, он одобрил ее. Тогда я сказал о пайках для артистов. Вернув мне программу, Дзержинский поднялся с места. Я встал.

- Вы разбираетесь в хозяйственных делах? - спросил он.

- Не особенно! - признался я.

- Пришлю человека, который будет выдавать пайки! Возвращаясь в Тарасовку, я думал о чем угодно, но только не о том, что Феликс Эдмундович спас меня от беды. Это я понял после двух-трех концертов: что стоило каптенармусу удержать из артистических пайков по полфунту? Кто бы из актеров стал проверять? Но если бы это открылось, ответил бы не только виновник, но и я, заведующий клубом. Присланный же Дзержинским человек был воплощением честности и аккуратности,

Начало успеху концерта положила В. В. Барсова, которая была в ударе и бисировала шесть раз. И. М. Москвин перед выступлением заявил, что у него пошаливает горло, он прочтет только один рассказ. Но бисировал в третий раз и, раскланиваясь под аплодисменты, показывал на горло. М. М. Блюменталь-Тамарина и Б. С. Борисов сыграли сценку из пьесы Я. Гордина "За океаном". Артистов не отпускали до тех пор, пока не иссяк их репертуар. Казалось, конца не будет выступлению Гзовской- Гайдарова. Однако Борисов, в заключение концерта спевший "Птичий бал" и песни Беранже, особенно "Старый фрак", имел феноменальный успех.

Когда я поднес Гзовской завернутую в газету, присланную Цюрупой головку сыра, она в нетерпении разорвала бумагу, понюхала его и зажмурила глаза.

- Боже! - проговорила она, вдохнув запах вторично. - О, боже! Я, кажется, мало выступала!..

{64}

9

"Мужиковствующие". Есенин рассуждает о "Моцарте и Сальери". "Университеты" Есенина. Надежда Плевицкая.

О графе Амори

Комиссар Чрезвычайного отряда отпустил меня по делам клуба на три дня в Москву. Естественно, я хотел повидаться с Есениным и рассказать ему обо всем, что произошло в Тарасовке и было связано с его именем.

В первый же день я поспешил в Богословский переулок (ныне улица Москвина), но мне сказали, что он ушел с Мариенгофом в "Стойло". Действительно, я застал их за обедом. (Кстати, на столе стояла только бутылка лимонной воды). Я подсел к их столику, мне также подали "дежурный" обед (такие обеды полагались работающим в "Стойле" членам "Ассоциации"). Я стал рассказывать, как читал "Песню о собаке" бойцам отряда, потом начал говорить о приходе на строительную площадку клуба М. И. Калинина и В. Д. Бонч-Бруевича. Смотрю, Сергей сделал большие глаза, и я невольно посмотрел туда, куда он взглянул. В "Стойло" входили друзья Есенина: П. Орешин, С. Клычков, А. Ганин. В это время Мариенгоф пошел к буфетной стойке за новой бутылкой лимонной воды.

- Завтра в час дня приходи в наш магазин,- тихо проговорил Сергей и стал, улыбаясь, пожимать руки пришедшим поэтам.

Поэты Ганин, Клычков, Орешин принадлежали к так называемым новокрестьянским поэтам, некоторые из них одно время выступали вместе с Есениным, были с ним в приятельских отношениях. По совести, теперь все они, как их назвал Маяковский, "мужиковствующие", завидовали Сергею: и тому, что он пишет прекрасные стихи, и что его слава все растет и растет, и что он живет безбедно. Их довольно частые посещения "Стойла" имели несколько причин: во-первых, они пытались доказать Есенину, что ему не по пути с имажинистами, и предлагали организовать новую поэтическую группу с крестьянским уклоном, во главе которой он встал бы сам. Это абсолютно не входило в намерение Сергея: он понимал, что перерос крестьянскую тематику и выходит на дорогу большой поэзии; во-вторых, эти три поэта всегда {65} приносили водку и приглашали Есенина выпить с ними: "Наше вино, твоя закуска!". Сергей, по существу добрый, отзывчивый человек, не мог отказать им.

От встреч с мужиковствующими его пытался отговорить Мариенгоф. Как-то Шершеневич, Грузинов, я говорили на ту же тему с "мужиковствующими", но они заявили, что мы боимся ухода Есенина из "Ордена имажинистов", и продолжали свое. Им было известно, в каких истинно дружеских отношениях состояли в ту пору (1920 год) Сергей и Мариенгоф, и они сочинили такое двустишие:

Есенин последний поэт деревни.

Мариенгоф первый московский дэнди.

Действительно, высокий красивый Анатолий любил хорошо одеваться, и в тот двадцатый год, например, шил костюм, шубу у дорогого, лучшего портного Москвы Деллоса, уговорив то же самое сделать Сергея. Они одевались в костюмы, шубы, пальто одного цвета материи и покроя.