Все, что помню о Есенине

У "мужиковствующих" неприязнь к Мариенгофу росла не по дням, а по часам. Как-то Дид-Ладо нарисовал карикатуры на Есенина, изобразив его лошадкой из Вятка, Шершеневича-орловским рысаком, Мариенгофа-породистым конем-Гунтером. С этой поры "мужиковствующие" спрашивали:

- Ну, как поживает ваш Анатолий Гунтер? Конечно, в то время никто из имажинистов не предполагал, какой подлый подвох последует с их стороны по отношению к Сергею. А пока что, по настоянию Есенина, вышло несколько сборников, где с участием его и Мариенгофа были напечатаны стихи "мужиковствующих" (Конница бурь. Сб. первой и второй. Изд-во МТАХС и ДИВ, 1920. ).

Я выкроил время так, что ровно в час дня вошел в книжную лавку артели художников слова на Б. Никитской, дом No 15. Есенин разговаривал с Мариенгофом, который показывал ему какую-то книгу.

- Иди в салон, - сказал Сергей, - я сейчас! "Черт! - подумал я.- Он не хочет, чтобы даже Анатолий слышал!" {66}

Я поднялся на второй этаж, где был салон-место приема поэтов, писателей, работников искусства, приходящих в книжную лавку, чтобы поговорить, поспорить по поводу купленной книги или еще по какой-либо причине.

Когда Есенин пришел в салон, признаюсь, я без обиняков спросил его, почему он делает тайну из того, что говорят о нем члены правительства и ЦК партии.

- Садись! - предложил он. И задал мне вопрос:- Ты в Союзе поэтов бываешь?

- Бываю. Верней, бывал. Сейчас редко захожу.

- Как относятся к тебе молодые поэты?

- Да по-разному. Дир Туманный - хорошо. Рюрик Рок все допытывается, как я попал в имажинисты. Я говорю: прочитали стихи - приняли.

- Допытывается? Наверно, метит к нам?

- А он это не скрывает!

- Ладно! Буду выступать, скажу о ничевоках. Попляшут. Только напомни!

И, выступая в клубе поэтов, сказал улыбаясь:

- Меня спрашивают о ничевоках. Что я могу сказать? - и закончил под аплодисменты: - Ничего и есть ничего!..

Есенин положил руки в карманы брюк и стал медленно шагать по салону. Я молчал.

- Ты Пушкина знаешь? - вдруг спросил он, останавливаясь передо мной.

- Как будто! Читал о нем Белинского, Писарева. Недавно Айхенвальда!

- "Моцарта и Сальери" читал?

-Да!

- Триста с чем-то строк. А мысли такие, что перевесят сочинения другого философа. Помнишь, что говорит Сальери? - Сергей, подчеркивая нужные места, великолепно прочел вслух:

Нет! Не могу противиться я боле

Судьбе моей; я избран, чтоб его

Остановить,- не то мы все погибли,

Мы все, жрецы, служители музыки, ...

Не я один с моей глухою славой...

Что пользы, если Моцарт будет жив

И новой высоты еще достигнет?

Есенин прочитал монолог до конца, походил по салону, посмотрел на меня и повторил: "Не то мы все {67} погибли, мы все, жрецы, служители музыки".- И добавил: - Видишь, один гений Моцарт губит все посредственности!

- За них Сальери мстит Моцарту ядом, - подхватил я.

Сергей улыбнулся и покачал головой:

- Я хотел встретиться с Леонидом Андреевым - не удалось! А ты разговаривал с ним, и он советовал тебе больше читать.

- Я и читаю. Но ведь что получается: учусь в университете, служу, пишу стихи, теперь вот работаю в "Ассоциации? и немного в Союзе поэтов. Времени-то не хватает!

- Это Пушкин написал, что Сальери отравил Моцарта. На самом деле это легенда. Да и для чего Сальери так поступать? Он был придворным капельмейстером, купался в золоте. А сильных покровителей у него было до дьявола! Этот человек пакостил Моцарту, как только мог.- Есенин поднялся со стула, оперся руками о стол. - Oт Сальери ничего не осталось, а от Моцарта...

Он подошел к одному из окон салона, где на подоконниках лежали навалом книги, покопался в них, вынул толстую, в переплете, и подал мне. Это был краткий энциклопедический словарь Павленкова.

- Если денег нет, потом отдашь! - заявил он. - Теперь рассказывай!

Когда я закончил, он задал несколько вопросов, потом мы спустились вниз, он подошел к лестнице, стоящей возле полок, передвинул ее и полез на самый верх. Там он достал стоящие за томами несколько своих книжек, надписал их и попросил передать по назначению. (Просьбу я выполнил. Бывшему на Юго-Западном фронте Ф. Э. Дзержинскому оставил книги на его даче.)

Провожая меня из книжной лавки и отпирая дверь, Есенин взял меня за плечо и задержал:

- Зависть легко переходит в ненависть,- тихо проговорил он. - Самый близкий друг становится яростным врагом и готов тебя сожрать с кишками...

Думаю, что читатели, хоть немного знакомые с биографией Есенина, вместе со мной скажут, что его слова оказались пророческими...

{68} Когда к обеду я вернулся домой, в моей комнате сидел Грузинов. Имажинисты часто переступали через порог моей комнаты. Ларчик открывался просто: не только устав "Ассоциации вольнодумцев", но бланки, штамп, печать хранились у меня. ("Орден имажинистов" не был юридическим лицом и не имел своей печати.) В двадцатые годы то и дело требовались всяческие справки, удостоверения, заверенные копии документов. В моей "канцелярии" с пишущей машинкой это делалось с предельной скоростью.