Все, что помню о Есенине

С этим французским паспортом Дункан и регистрировалась в загсе и получила визу в Германию, и подала ходатайство о визе для въезда во Францию (ЦГАЛИ, ф. 190, on. 1, ед. хр. 145.).

Правильный год рождения Дункан 1878, Шнейдер поправил эту цифру на 1884, то есть омолодил Дункан на шесть лет, и по паспорту ей было всего тридцать восемь. (Она и выглядела не старше!) Влюбленный в Айседору Сергей торжествовал, понимая, что его мечта о сыне сбудется.

Конечно, можно возразить, что Есенин все-таки зная, сколько лет Айседоре. От кого он мог это узнать? Он был настолько тактичен, что никогда не задал бы подобного вопроса любимой женщине. (И какая женщина, особенно артистка, ответит на это правдиво, да еще влюбленному {171} поэту, который на много лет моложе ее?) Понятно, что по той же причине у друзей и знакомых справок Сергей тоже не наводил. И зачем это нужно, когда есть официальный точный документ-паспорт?

Что же касается до богатства Дункан, о чем ходили слухи (у Айседоры золотой дворец в Париже стоимостью в восемь миллионов франков, у нее миллионы на текущем счету в заграничных банках и т. п.), то все это оказалось блефом. И сам Есенин пишет в одном из своих писем из заграницы:

"Изадора прекраснейшая женщина, но врет не хуже Ваньки (Старцева - М. Р.). Все ее банки и замки, о которых она пела нам в России, - вздор. Сидим без копеечки, ждем, когда соберем на дорогу и обратно в Москву" (С. Е с е н и н. Собр. соч., т. 5, стр. 167.).

Мариенгоф в своем "Романе без вранья" представил Есенина читателям как отчаянного славолюбца. Прошло несколько десятков лет, и в посмертных воспоминаниях Анатолия Сергей снова фигурирует как непревзойденный ловец славы.

"Есенин пленился не Айседорой Дункан, - пишет он, - а ее мировой славой. Он и женился на ее славе, а не на ней - отяжелевшей, но красивой женщине, с искусно окрашенными в темно-красный цвет волосами" (Октябрь", 1965, No 11, стр. 80.).

Женился на Дункан, и не один раз, а два (второй раз за границей), и жил с ней, не любя ее. Ведь так выходит? Для чего же Есенин это сделал? Анатолий поясняет: "Ему было лестно ходить с этим "мировым именем" по Петровке, появляться в кафе поэтов, на театральных премьерах и слышать за своей спиной шепот, в котором сочетались слова: "Дункан - Есенин... Есенин - Дункан" (Там же.).

После этих слов Мариенгофа, кто же Сергей? Он выглядит пустозвоном, хвальбушкой! А вот с этим любой человек, кто знал лично Есенина, ни за что не согласится. Сергей был обаятельным, умным человеком, хорошо знал жизнь, людей, литературу, отлично разбирался в литературной политике. Нет, или Есенин что-то скрыл от Анатолия относительно своего чувства к Дункан, или Мариенгоф что-то проглядел в этих отношениях.

Да и зачем в 1922 году Сергею нужно было тешить себя близостью к "мировому имени", поднимать свою {172} славу с помощью чужой? Еще в 1920 году он писал, обращаясь к родителям:

О, если б вы понимали,

Что сын ваш в России

Самый лучший поэт!

С. Есенин. Исповедь хулигана.- Собр. соч., т. 2, стр. 102.

Да, если беспристрастно к этому подойти, то так и было, так и есть!

Более того, в 1923 году Есенин заявлял:

Не искал я ни славы, ни покоя,

Я с тщетой этой славы знаком...

С. Е с е н и н. Собр. соч., т. 2, стр. 129.

Нет, дружище Толя, приписал ты Сергею не свойственную ему погоню за славой с помощью "мирового имени.

Перед отъездом за границу Есенин дал телеграмму А. Кусикову (Сандро) в Берлин. Об этом мне сказал Мариенгоф.

Зря Сережа связался с Кусиковым! - пробурчал он.

Кусиков писал мне из Парижа, зная, что, как член секретариата ордена, я должен ему ответить. Основная тема всех его писем:

"Все "друзья" меня любят, все "уважают" и все "ценят", а на деле получается наоборот: два года я за границей и два года мои "российские друзья" применяют все способы к тому, чтобы только как-нибудь затереть меня и заклевать. Четвертый журнал (Имеется в виду No 4 "Гостиницы") выходит. Казалось бы, как это так - имажинизм без меня? Кто же больше меня во всех отношениях сделал для имажинизма? А в этих журналах только дух мой витает, а меня нет. Стыдно, господа хорошие!"

О Есенине Кусиков пишет (письмо помечено мартом 1924 года, то есть спустя полгода после приезда Сергея из-за границы):

"О Есенине не говорю" только потому, что он слишком много говорит обо мне невероятного, небывалого и до {173} ногтей предательски .лживого. Проще говоря, этот озлобленный человек делает специфически-Есенинские штучки. Мне обо многом писали друзья-я же просил всех и прошу опять: ни одному слову этому человеку не верить"... (Всюду орфография Кусикова.- М. Р.)

Что писал из-за границы Сергей?

"О берлинских друзьях я мог бы сообщить очень замечательное (особенно о некоторых доносах во французскую полицию, чтобы я не попал в Париж)".

Какую же цель преследовал Сандро?

Вот что пишет Есенин:

"Ах, какое поганое время, когда Кусиков и тот стал грозить, что меня не впустят в Россию" (С. Есенин. Собр. соч., т. 5, стр. 172.).

Значит, Кусиков хотел, чтобы Сергей остался в эмиграции!

Весной 1925 года я получил снова письмо от Кусикова. Он писал: