Все, что произошло в отеле

«Точно средневековье какое-то», – тихо сказала врач-неонатолог днем раньше, когда нам устроили торжественную встречу. Еля показывала мешочки, в которые женщины должны складывать свои вещи, и объясняла, почему нельзя сидеть в том месте, куда пристроилась врач, уточняя, у кого из женщин сейчас менструация. Те считались не просто грязными, а чуть ли не проклятыми на эти дни. «Почему средневековье? Так наши предки жили, мы так росли, – вдруг вступила в разговор Анна, до этого тенью занимавшаяся хозяйством – подкладывая поленья в печь, грея чай, подливая, моя тарелки в тазу. – Вот у нас считалось, что нельзя выходить замуж, если мужчина не может ничего по хозяйству сделать – построить, починить. Иначе он не мужчина». – «У моего мужа руки из жопы растут. Ничего по дому не умеет. Значит, получается, я плохо замуж вышла?» – рассмеялась учительница. Правда, смех был уже истерическим. «Конечно, плохо. Нельзя за такого идти», – ответила строго Анна. «А если я все могу привинтить и исправить, и мне это нравится? Дрелью могу, молотком, перфоратором… Если я все умею – кран, допустим, починить, карниз поправить, а он нет, тогда что?» – учительница едва сдерживала истерику. «Плохой муж у тебя, значит», – ответила Анна. «А если мой муж может оплатить любого сантехника, ремонтника, все, что я захочу, – тогда тоже плохой? Если он головой деньги зарабатывает? Тоже плохой?» – «Пожалуйста, не надо», – тихо попросила врач-неонатолог. «Почему не надо? Не предохраняться, чтобы жена рожала не пойми где, – надо, позволять жене и детям скопытиться от болезней – надо, бухать на пособие для многодетных, пока жена вкалывает, – надо. А вот гвоздь вбить не может – так не мужик, получается?»

Анна молча вышла из чума, дав понять, что встреча закончилась. Все потянулись следом. Учительница тут же закурила. Анна понесла железное блюдо с тлеющими углями в чум. «Надо окурить, чтобы очистить после вас», – объяснила она. Учительница хмыкнула и отвернулась.

«Вы никогда не хотели вернуться? Оттуда? – спросила у меня врач-дерматолог. Мы стояли и смотрели, как Анна входит и выходит из чума, что-то бормоча под нос. Будто злых духов выгоняла, которыми мы для нее были. – Не скучали? Это же ваша… малая родина…» – «Что? Да. – Я будто очнулась. Мне было больно наблюдать за действиями Анны. И я понимала, что она говорит – просит духов избавить их поселок от нас, приезжих, очистить эту землю. – Иногда очень хотелось вернуться. Наш отель стоит на заливе, он тихий, не такой, как море. Залив чем-то напоминает тундру. Там есть комары. Конечно, не такие, как здесь. Гнус беспощадный, может облепить человека с ног до головы, и от него нет спасу. Не действуют никакие спреи, даже сейчас. Гнус кусает больно, будто пожирает плоть. На заливе, в дюнах тоже, говорят, существует особый вид ядовитых гусениц. Если на них наступишь, они обдают ядом. Раны не заживают месяцами, превращаясь в язвы. Не действует ни одна мазь. На теле остаются следы. От гнуса также – язвы, зудящие месяцами, шрамы. Комары, да, напоминают о прошлом. Каждый день. А пауки мне всегда нравились, их я никогда до этого не видела. Здесь они не заводятся. На заливе же могла часами смотреть на паутину, которую они плели. И не понимала, что сама попала в ту же паутину, как муха. Трепыхаюсь, а вырваться не могу…»

«Я больше сюда не вернусь ни за какие коврижки», – сказала учительница. Анна в этот момент сделала жест рукой – уходите.

Старшая горничная Светлана Петровна закрыла глаза и замолчала. Ни я, ни Иван не смели нарушить это мгновение – возвращение из прошлого в настоящее. Сколько бы мы еще молчали, неизвестно, но в дверь номера настойчиво постучали.

– Светлана Петровна, простите, я не хотела мешать, но без вас никак… Там эта… из восемнадцатого номера, которая с крысой. Она жалуется, что ее Мотя боится нашего Рыжего. Требует его убрать. А как его уберешь? Он же не собака на поводке. Если что, я за едой для Рыжего Славика в город отправила. Через час все привезет. И в столовой попросила булки сегодня не выкладывать, чтобы дети не таскали и не кормили чаек. – Горничная Галя в нерешительности застыла на пороге номера.

– Галя, еще раз, медленно и по порядку. – Светлана Петровна все еще не могла очнуться от морока воспоминаний и вернуться к действительности. – Какая крыса? Какая еда? И при чем здесь булки?

– Ну как же? Вы что, не помните? – чуть не расплакалась Галя, переживая, что опять все сделала не так. – Дамочка из восемнадцатого номера с собакой. С заколкой… у них обеих то есть. У дамочки…

– Галина, пожалуйста, я сто раз просила… Гостья, в нашем отеле гости, а не дамочки и мужики, – поморщилась Светлана Петровна, вновь став строгой старшей горничной.