Все, что шевелится

К вечеру слух о том, что молодой хан собирает лекарей и травников, разошёлся по столице, и в юрту командирского сынка набилось столько народа, что едва поместились. Пришёл даже Арапчор, ветеран, глава лекарской дюжины заслонного полка. Лес объяснил, зачем всех собрал, что надеется услышать и увидеть. Сперва травники отнекивались, не хотели делиться секретами, но юноша рассказал им о припутнике, мощном противовоспалительном средстве. Оказывается, траву эту многие встречали, да не знали применения, а потому и не собирали. А услыхавши, что пучки жар-цвета используются для освещения жилищ, до того удивились, что надолго замолкли. Сидели и хлопали глазами. А затем кто-то рассказал о другой редкой траве, которая быстро затворяет кровь. И пошло, и пошло. Делились случаями из жизни. Вспоминали, как удалось одолеть ту или иную болезнь. Арапчор обстоятельно излагал, как следует помогать раненым, чем колотая рана отличается от рубленой и другие специфические подробности. Многие действительно принесли с собой образцы трав, их пустили среди толпы, чтобы желающие могли осмотреть и запомнить.

Эйлик-Мулак сидела с широко разинутым ртом. Она впервые попала к людям, которые занимались её любимым делом, и не просто занимались, а были специалистами. Она жадными глазами рассматривала образцы, нюхала и пробовала на зуб, затаив дыхание выслушивала способы сбора, сушки, назначения и применения. Рассказы и споры продолжались до глубокой ночи, взволновали всех, хотя одни не успели высказаться, а другие не принесли ничего, чем могли бы похвастаться. Поэтому решили собраться и завтра вечером. Люди понимали, что от такого общения смогут очень многое получить, научиться лечить болезни, которые сами считали смертельными.

– А это – самое главное сейчас, – сказал Лес на прощание, – когда к нам могут пожаловать враги.

Воодушевлённые знахари расходились, продолжая спорить, чей метод лечения лучше. Только Эйлик-Мулак задержалась и о чём-то тихо советовалась с его золотой Другмо.

– О чём это вы шептались с Эйлик? – спросил он супругу, когда унтайки Мулак заскрипели снегом за стенами юрты.

– Очень уж она тебя хвалила, – призналась Другмо. – Говорит, тебе такой умный муж достался. Я, говорит, мужиков терпеть ненавижу, но Гессер – это действительно неуловимый Джору, умом за ним никто не угонится. А что это за «неуловимый», почему она так сказала?

– Сам не знаю, – признался Нов, который не был силён в языке леших.

– А ещё она сказала, что никакому мужчине не дала бы засадить свою деляну, а вот тебе бы позволила копать её хоть со всех сторон. Но я возразила, что мне и самой твоей лопаты мало…

– Неужели мало? – испугался Лес, вспомнив вчерашние сладкие истязания.

Зря спросил, решил он позднее. Потому что разбудил вулкан. Другмо словно взорвалась. Её юбки и шаровары взлетели в воздух, и через два удара сердца она оказалась обнажённой. Последовала очередь хана. Она срывала с него одежды, как кожуру с луковицы. При этом рассказывала, что за время долгого отсутствия супруга узнала от местных женщин новую замечательную песню, которую тут же и промурлыкала:

– Ты приходи, мой возлюбленный, смело –
Пусть будет на улице утро ли, ночь ли, полночь.
Сразу займёмся с тобою полезнейшим делом:
Орешки кедровые станем толочь.

Ступу подставлю свою,
Ты немедленно вставишь свой пест.
Будем без устали делать работу тую,
И никогда мне она, мой возлюбленный, не надоест.

– Никогда-никогда? – спросил Нов.

– Сейчас увидишь, – пообещала супруга, увлекая его в постель.

Способ, с которого она начала сегодняшнюю ночь, назывался «три мандарина беседуют под луной о солнечных затмениях». Сама изображала поочерёдно то луну, то солнце, демонстрировала затмения, а Лес должен был представлять трёх мандаринов.

– Этот вот – толстый-толстый, – прислушивалась к себе и делилась впечатлениями Другмо. – А этот – согнутый, как лук, но с туго натянутой тетивой. А третий – хромой на одну ногу и кривой на другой глаз мандарин. Он смотрит на Алую пещеру, видит Драгоценную башню и моргает-моргает.

От кривого мандарина юноша совсем обалдел, в своих нечастых и, как оказалось сейчас, однообразных любовных ласках они с Кали и представить не могли, что доставить удовольствие любимому человеку можно не только пальцами и губами, но и моргающим глазом.

А неуёмная на выдумку золотая красавица применяла язык, зубы, уши, нос, пальцы ног и даже локти и колени. В этом хан быстро убедился.