– О как! – удивился Константин Михайлович, и непонятно было, чему он удивился больше: покушению или тому, что Ипатьев находился утром в спальне вместе с его непризнанной дочерью. – Как это? Ведь ее должны охранять денно и нощно. Надо теперь охрану тряхануть как следует, кто-нибудь из них и расколется. Не может быть, чтобы… Да и начальник службы безопасности там какой-то мутный…
– Я его хорошо знаю, – покачал головой Ипатьев, – он порядочный и преданный человек.
Карпенко посмотрел на него и отвернулся, ничего не сказав.
– Но, может, стреляли и в меня, – предположил Ипатьев, – я вошел на кухню, следом Светка, я заметил квадрокоптер, успел схватить ее и на пол упасть… И тут же два выстрела…
Константин Михайлович молчал, раздумывая. Посмотрел на часы.
– Не знаю. Но, когда я разговаривал с Леной, она сообщила мне интересную вещь… Вообще она тогда рассуждала вполне разумно и вдруг сказала, что Коля предчувствовал свою смерть. Он не говорил об этом, но она заметила, что он вел себя не совсем адекватно…
– Она так сказала? – удивился Ипатьев. – Она, у которой подозревают болезнь Пика, и все окружающие считают, что у нее и вовсе нет памяти?
– Не перебивай, – не выдержал Константин Михайлович, – я не закончил. Елена Ивановна вспомнила, что когда-то у нее была кошка, ласковая и преданная. И вдруг она стала на всех бросаться, царапаться, шипеть на каждого проходящего… И через неделю попала под машину. Кузьмич – ее отец на даче выезжал со двора, а кошка бросилась вдруг прямо под колесо. Звягинцев, разумеется, не кошка и никуда не бросался: его убили. Убили с какой-то целью. Его смерть, конечно, выгодна многим конкурентам, в том числе и мне, потому что без Коли его сегмент рынка достанется мне, поскольку его строительным холдингом руководить будет некому.
– А Артем?
– Зять, что ли? – переспросил Карпенко. – Но он птица не того полета. Вот когда к руководству городом придут его ровесники, единомышленники, старые друзья, которые ему доверяют – в том числе и свои карманы, тогда, возможно, он будет что-то значить, а сейчас он для всех мальчик на побегушках у Николая Петровича. Нет Николая Петровича – нет и мальчика.
– У него связи в финансовых кругах, он может находить деньги на разные проекты.
– Пусть находит. Деньги сами по себе ничто. И хороший финансист сам ничего не создает, он дает деньги кому-то, кто создает что-то, а потом делится с кредитной организацией, от имени которой действовал финансист. Этот Артем может привлечь хоть миллиард, но сам дом построить не сможет, потому что у него нет специалистов.
– У него теперь будет мощная организация: и архитекторы, и цементные заводы, и производство строительных смесей.
– Нет их, – покачал головой Карпенко и посмотрел на часы, – они ко мне переходят. Не сегодня так завтра уйдут, потому что финансист будет думать о прибыли, а не о бассейнах на крыше.
Он поднялся и вышел из-за стола.
– Я уже здорово опаздываю… Но напоследок скажу, чтобы ты уже не сомневался, что Света в курсе нашего с ней родства. Несколько лет назад на осеннем губернаторском балу мы с ней увиделись. Коля там был тоже, он явился со своей актрисочкой. Очевидно, Светочку это задело, и она демонстративно, на глазах у Коли, подошла ко мне, взяла под руку и стала что-то щебетать о том, что нам бы почаще встречаться, мы, мол, не чужие друг другу, а может, даже самые близкие по крови люди… Звягинцев, как мне кажется, это все не только видел, но и слышал. Его это не могло не взбесить, но он парень выдержанный. То есть был выдержанным.
Карпенко открыл дверь, выпуская из кабинета Ипатьева. Молча миновали приемную, вышли в коридор, где Константина Михайловича встретил телохранитель, оказались у открытой двери лифта, в кабине которого стоял еще один охранник. Карпенко шагнул внутрь, Павел хотел войти следом, но его не пустили. Константин Михайлович посмотрел на него равнодушно и произнес без всякого выражения:
– Вот такая у нас жизнь.