Когда я выхожу, то замечаю, что что-то в поведении Сары изменилось: жесты более резкие. Она ведет меня к отдельному столику, Рубен и Дункан сидят напротив нас за другим столом.
– Джоанна, – говорит Сара, – послушайте меня внимательно. – Она судорожно вздыхает, и кажется, что мое тело знает, что она скажет еще до того, как осознает мозг. – Обвинение предложило сделку, основанную на признании вины.
Я не удивлена, поскольку знала, что так и будет. Сара предупреждала, что они могут предложит сделку после того, как изменят обвинение.
– И я думаю, что следует ее принять.
Она выглядит так, словно только что бросила гранату. Я безвольно опускаю руки, шокированная и испуганная. А потом, как будто бы он уже все знает, рядом со мной появляется Рубен. Он фыркает от раздражения.
– Признать?!
– Они предложили лучшую сделку, чем я думала, – объясняет Сара. – Изначально они предлагали вернуться к статье восемнадцать, но я была очень настойчива. Намекнула на вашу заинтересованность, и они предложили статью двадцать.
– Двадцатую статью? Почему вы решили, что я буду в этом заинтересована? Я хочу иметь право голоса на моем же процессе.
– Это обвинение по менее тяжкой статье. Помните ту шкалу, которую я вам показывала? Статья двадцатая – это тяжкие телесные повреждения, Джо.
– Тяжкие телесные повреждения, точно.
– Думаю, что вам следует признать себя виновной, – повторяет Сара, глядя мне в глаза.
Никогда не забуду ее взгляд. Жалость, печаль и вина одновременно. Будто перед ее глазами самая печальная картина, которую только можно вообразить. Ворующий хлеб бездомный малыш в Алеппо. Но кроме жалости есть что-то еще в ее взгляде и напряженных уголках рта. Кажется, это облегчение. Она рада, что все это происходит со мной, а не с ней.
– Признать себя виновной – сейчас? – переспрашиваю я. – Мы же только собираемся начать, и вся эта проделанная работа…
Мои слова звучат жалко, но я думаю обо всех ее заметках, доказывающих, что это было ошибка; аргументах, насколько небезопасно чувствуют себя женщины, идущие домой ночью в одиночестве, насколько они склонны к преувеличениям. «Они не в рамках правового поля, – поясняла тогда Сара, – но это аргументы». Я думаю о заключениях экспертов и пачках бумаг, принесенных в суд в портфелях. И все ради чего? Кажется странным думать о проделанной работе, а не на том, что меня могут отправить в тюрьму. Но я именно этим и занимаюсь и не могу остановиться.
– Ваш приговор будет уменьшен на одну десятую за признание вины в зале суда, – говорит Сара. – И я даже не надеялась, что они предложат статью двадцать.
– Каким может быть приговор?
– Максимальные срок – что маловероятно – до пяти лет.
– А что будет за попытку убийства?
– Шесть лет минимум. Но в вашем случае – лет десять.
Я закрываю глаза. Надо было спросить еще месяц назад, подготовиться, не игнорировать.
– Поэтому они изменили статью, по которой вас обвиняют, – говорит она. – Чтобы вы с большей вероятностью заключили сделку. И это хорошая возможность. Они сильно снизили планку, Джо.
Я замираю. Сара воспринимает это как недопонимание и протягивает мне руку, как знак примирения. Рубен рядом со мной неподвижен. Его шея покрывается пятнами, как всегда, когда он начинает закипать. Краска подбирается к его ушам. Он паникует, как и все мы. Он думает, что я отправлюсь в тюрьму.
Перехватываю взгляд Сары. Пришло время вопроса, который я должна была озвучить месяцы назад.
– Что бы сделали вы? – спрашиваю я.
– Смотрите, Джо, – говорит Сара и потом, точно так же, как сообщающий плохие новости доктор, тянется через стол и берет меня за обе руки.
Рубен отодвигается с пути, смущенный. За нашими спинами появляется Дункан и слегка откашливается. Но для меня есть только мы с Сарой.
– Скажем так, есть следующие три года. И есть следующе двадцать лет. Выберите один вариант.
– Понятно.
– Это как ставки в казино.
– Как вы думаете, меня могут оправдать?
Она смотрит мне прямо в глаза:
– Я думаю, вам стоит признать вину.
– А есть ли шанс, что они закроют дело?
– Нет.
Огонь надежды внутри меня гаснет.
– Маловероятно. Они могут быть снисходительны при вынесении приговора. Никогда не знаешь наверняка. Они должны принять во внимание все факты. И еще будет сокращение срока за признание вины. И статья двадцать – это уже не так серьезно… Нет никакого риска, что ты получишь огромный срок.
– Может быть, они не уверены в себе? – спрашиваю я с надеждой. – Может быть, поэтому они и предложили сделку.
– Не стоит даже начинать эту игру. Думаю, следует согласится, Джо.
– Что мне грозит?
Рот, горло, глаза и грудь наполняются слезами. Чувство пустоты исчезло, но его заменило что-то еще. Может быть, шок? Я не знаю, я никогда не думала, что это произойдет. У меня с собой все мои вещи: сумочка, «айфон». Я думала, что могу отправиться в тюрьму, но не сегодня. Я думала, что будет несколько заседаний.
– Пять лет. Выйдете через два с половиной года, по особому разрешению.
Два Рождества.
Два лета.
Почти тысяча дней.