Все, что вы скажете

И впервые эта его манера меня раздражает. Он вел себя так же, когда навещал меня. Смотрел поверх моей головы, а на его лице отражалась очень специфическая эмоция. Это был стыд, но какой-то опосредованный. Стыд за меня. Или что? Смущение? Я постоянно это замечала: в тот раз, когда он принес мне одежду в сумке и полицейским пришлось сперва ее проверить; или когда он видел, как я общаюсь с другими заключенными, ставшими мне друзьями.

Иногда я была счастлива даже там. Невозможно же жалеть себя все два года, не все время. И Рубен замечал это и не мог понять.

Мне нужно расспросить его о стольких вещах, но я вспоминаю выводы консультанта: я настолько сильно волновалась, что обо мне думают другие люди, что они буквально создавали меня. И когда я от всех избавилась – в момент оглашения приговора, когда меня, метафорически, раздели до костей, – то от меня ничего не осталось. Там, в тюрьме, мы с Аланом нашли мое самоуважение.

В его словах было много правды. Поэтому я делаю глубокий вдох, наблюдая, как Рубен поворачивает на круг. Вторая передача, третья, мы съезжаем с круга. Скоро я с ним поговорю.

Я вытаскиваю бумажку из кармана спортивных штанов и разворачиваю ее. На ней записаны номера телефонов трех девушек, которые вышли раньше меня. Переношу их в телефон. С непривычки это занимает много времени.

Глаза Рубена несколько раз скользят по телефону у меня в руках, но он ничего не говорит.

Пишу по первому номеру – Элли, и она добавляет меня в их группу в «Ватсапе». Она называется «Аутсайдеры». Я вышла последняя из нашей компании.

Печатаю сообщение. Рубен продолжает молча смотреть на меня.

Все растения исчезли – это первое, что я заметила. Дом кажется меньше и более обшарпанным, чем я запомнила. Но это не важно: все что угодно лучше длительного заключения в камере.

Сквозь окно я вижу гостиную. Конечно, свет выключен, но я могу рассмотреть блестящий деревянный пол, ковер нейтрального цвета.

– Все в порядке? – спрашивает Рубен, вежливо улыбаясь, как коридорный в гостинице, провожающий меня до номера.

Я быстро киваю. Мой телефон почти все время вибрирует. Я бы хотела сбежать в отдельную комнату и спокойно прочитать все сообщения.

Мы спускаемся по ступенькам, и в это время выглядывает соседка. Я рада видеть Эдит. Несколько раз вспоминала ее, решив, что скорее всего больше ее не увижу. Но вот она – старушка ста четырех лет. Машет мне, как будто ничего не произошло.

Рубен смотрит на меня.

– Собаки умерли, – говорит он, и я чувствую, что меня будто ударили в живот.

Квартира безупречна, это первое, что я замечаю. Не знаю, как он сам платил арендную плату. Конечно, не знаю – эти повседневные тонкости на встречах в тюрьме не обсуждают.

Диван другой, черный кожаный. Мне не нравятся кожаные диваны: к ним прилипаешь, зимой они холодные, а летом скользкие. Он не рассказывал мне о новой мебели. Интересно, почему? Диван выглядит очень по-мужски и явно доминирует в интерьере гостиной.

Я пока еще не освоилась в этой комнате.

Рядом со шкафом наша доска. Мы посмотрели половину списка фильмов. Список на месте. Подхожу и дотрагиваюсь до мела кончиком пальца. Надписи размытые, как будто у меня двоится в глазах. Должно быть, Рубен регулярно подновлял стирающиеся надписи.

– Ого.

Муж кивает:

– Я подумал, что, возможно, ты захочешь продолжить. Я не посмотрел ни одного из них.

Вглядываюсь в лицо Рубена. Я не могла как следует рассмотреть его в комнате для посетителей. В свете ламп каждый выглядел странно, глаза постоянно оказывались в тени. Но в любом случае, он непохож на самого себя. Одет более продуманно, нежели раньше, и его жесты демонстрируют закрытость. Интересно, чем он занимался. Он ничего не рассказывал, только «да как обычно», сопровождавшееся взмахом руки. Полагаю, не хотел сваливать на меня свои проблемы. Виделся ли он с друзьями? Чувствовал ли себя одиноким?

Сейчас самое подходящее время, чтобы начать говорить. Консультант советовал сделать это как можно быстрее.

– Значит, вот так ты жил… – говорю я, отворачиваясь от доски, случайно стерев хвостик буквы р у «Крестного отца».

– Да, – говорит Рубен, немного застенчиво разводя руками.

– Будет сложно сразу встроиться обратно, – говорю я с небольшим смешком.

Открываю шкафчик, где раньше стояли чашки, а там оказываются тарелки. А еще нигде нет чайника. Нет его и на столе. Кухня фантастически чистая, гораздо чище, чем когда мы жили вместе. Ни одной лишней вещи, все вычищено до блеска.

– А где чайник? – спрашиваю я, не подумав.

– А! – говорит Рубен и, к моему удивлению, вытаскивает его из одного из шкафчиков. – Я купил беспроводной, от него меньше беспорядка, – говорит он, набирая воду в раковине.

– Разве это не навредит шкафу, что ты ставишь внутрь горячий чайник? – спрашиваю я вместо того, чтобы задать действительно важные вопросы.

Рубен останавливается и смотрит на меня.

– Нет, все нормально, – говорит он сухо, как будто он хозяин жилища, а я квартиросъемщик.

Я все еще смотрю на шкаф. Черт возьми, каждый раз убирать чайник внутрь! Вот что происходит, когда такой педант два года живет сам по себе.