Все дело в платье

– Не трогай меня. Я не знаю, как я оказалась здесь, но я никак не могу стать Гончаровой. Потому что я никогда не смогу мыслить и действовать вот так, как вы. Я хочу строить парки. Я прожила всю жизнь напротив одного из них, и самое лучшее, что было в моем детстве, было там. Я училась кататься на велосипеде – там, в парке. Я каталась на каруселях и кормила брата сахарной ватой, пока к его лицу не прилипли все тополиные пушинки в парке, и он не стал похож на йети. Мы с друзьями катались в парке на роликах и лазали по веревочному парку. Там устраивали концерты, пекли пироги. Мы сжигали там чучело Масленицы, встречали Новые года и Рождество. Я слепила, наверное, сотню снежных баб в этом парке и построила с добрый десяток крепостей. Если бы я собиралась жить в «Русском раздолье», новый парк стал бы для моих детей таким местом. А что у них будет теперь? Дороги, по которым ездят машины? Двухметровые кованые заборы, на которые все намотают пленку, чтобы скрыться от чужих глаз? Так все делают в наших загородных поселках? Я знаю, что будет дальше. Вы не построите парк, а потом вы не построите детский центр, который обещаете. Школы не будет, детского сада не будет, а если и будут, то тоже – элитные, за бешеные деньги. Вместо магазинов и кафе вы достроите еще десяток домов на продажу, потому что это просто выгоднее. Вопрос простых чисел. Вполне возможно, что эти дома будут уже не теми милыми особнячками, что строятся сейчас. Вы поставите монстров по пятнадцать этажей, и все те, кто надеялся жить в милом и уютном поселке, будут чувствовать то же самое, что я сейчас чувствую. Что завтра почувствуют жители деревни, когда узнают о вашем англоязычном центре здоровья и счастья для олигархов. Все будут несчастны и злы, и никому до этого не будет дела. В таком я участвовать не хочу. И становиться частью такой семьи тоже не стану.

– Маша, Маша! – прошептал Николай, бледный и неподвижный. Маша замолчала и посмотрела на него, даже не пытаясь скрыть отчаяния. Затем она развернулась и вышла из переговорной.

Глава 19 Традиционная для 26 % женщин

Решение пришло спонтанно, почти в ту же минуту, что за Машей закрылась дверь переговорной. Она слетела вниз по лестнице, побежала по коридору, завернула в женский туалет – единственное место, где ее точно не достанет Николай Гончаров. А чтобы он не достал, стало сейчас самым главным, жизненно важным обстоятельством, от которого зависело буквально все. Стоит ей сейчас увидеть его, дать ему говорить, напеть ей что-нибудь в уши, как тем сиренам, что убивали моряков, как она сломается. Вся ее твердость – прозрачный лед над талой водой, надави посильнее, и растрескается, провалится в море сомнений и растворится в мечтах о счастливой жизни. Что же теперь будет?

Она станет матерью. Эта мысль обожгла, как нечаянное прикосновение к раскаленной плите. Матерью-одиночкой. Да-да, вот то, чем Маша станет. Вернее, кем. Какой театр абсурда, какой жалкий финал комедийной пьесы! Мама убьет ее и побежит к Гончарову вымаливать для нее прощения. Отец – тот поймет, наверное, он всегда лучше понимал Машу. Но и он поднимет удивленно брови и спросит таким спокойным, но саркастическим тоном, в котором написаны его любимые «Трое в лодке, не считая собаки»:

– Из-за парка? Серьезно? Думаешь, парк оценит такую жертву?

– Маша, ты здесь? – голос принадлежал Николаю. Он что, припрется в женский туалет? Впрочем, с него станется. Он способен на все, а ведь он даже не знает еще о том, что Маша беременна. Никто не знает… кроме Степочки. Маша подняла ноги так, чтобы их нельзя было увидеть, заглянув под дверь кабинки. Она сидела на прикрытом крышкой унитазе, как птица на насесте, подтянув ноги к носу – тихо-тихо, не шевелясь. – Маша, ответь, пожалуйста.

– Да она убежала, наверное, – второй голос принадлежал Гусенице. Маша сжала губы, а кулаки сжались сами собой. Нужно во что бы то ни стало сохранить тайну о ребенке от Гончарова. Как? Черт его знает! Нужно подумать. Нужно понять, сколько времени понадобится Николаю Гончарову, чтобы забыть Машу. Да, забыть. Конечно, он сможет. Маша вспомнила, как холодно Николай держался после их первой ссоры, как смотрел не на Машу, а сквозь нее, даже не желая объясниться. Если она теперь просто исчезнет со всех его радаров, он не станет возиться. Просто продолжит жить.

Маша сидела в туалете, пока какое-то внутреннее чувство не сказало ей, что Гончарова уже, наверное, нет в офисе. Она дождалась, пока в трех соседних кабинках никого не будет, вышла из своего укрытия, подошла к умывальнику и долго брызгала на горячее и красное от слез лицо холодную воду. Потом она выскользнула в коридор и быстро, еще до того, как кто-то обратил на нее внимание, дошла до серверной. Люди продолжали работать, понятия не имея о том, какая драма разворачивалась в двух шагах от них.

– Ты хочешь что? – вытаращился Степочка, когда Маша озвучила свой план.

– Я не желаю иметь ничего общего с этим человеком, – пробормотала Маша твердо.