Все демоны: Пандемониум

— Не знаю. Обстоятельства ее смерти темны и загадочны. С одной стороны, оборотень, особенно каноррский, отказавшись от своей сути, долго не проживет — тоже правда. Все равно что запретить вампиру пить кровь. С другой — слишком много странных и необъяснимых событий произошло после, чтобы я полагал, что ее кончина вызвана естественными причинами.

Но в любом случае, остался ее сын — единственное дорогое для меня существо. И осталось завещание — беречь ее сына от злых людей и прочих тварей. Беречь последнего представителя нашего рода. Того, в чьих жилах текла черная кровь ди Гампакорта.

Я выполнял ее волю, как мог. Следил за ним, насколько это было возможно. Я любил этого отважного мальчика — он не уронил чести нашего имени. Возможно, он был гораздо лучше нас: и меня, и Лореданы, и даже своего отца, ради которого моя сестра решилась на этот безумный шаг.

Князь замолчал. Он смотрел в окно, туда, где чудесная теплая ночь постепенно входила в свои права, и, казалось, видел то, что недоступно другим.

Молчал он так долго, что Зелг уже решился просить его продолжить рассказ, который пока что ни на йоту не приблизил слушателей к пониманию происходящего. Конечно, многое он домыслил, но кто сказал, что его домыслы верны? Молодой некромант желал услышать подтверждение своих рассуждений. Но ему не дали и рта открыть.

В зал заседаний ворвались три стремительных яростных существа.

Зелг и прежде видел много необычного. Он уже наблюдал, как староста Виззла, добродушный и веселый Иоффа, и его симпатичные сыновья превращаются в грозных оборотней, готовых уничтожить любых врагов. Как вырастает шерсть на загривке; как улыбка превращается в хищный оскал; как кожа покрывается острой жесткой чешуей, которую не пробить и мечом. Но он еще не видел их в таком гневе. Кажется, даже Галеас Генсен и его мертвое королевство не вызывали у кассарийских оборотней такого отвращения.

— Сир, — взвыл самый огромный, седой, со сверкающими глазами, — вам грозит опасность. В замке враг. В замке опасный враг-ххррг.

Голос Иоффы все время срывался в рык, и от этого рыка мурашки бежали по коже.

— Что происходит? — недоуменно спросил Зелг.

— Что случилось? Что такое? Что? — всполошился кузен Юлейн.

— Демон меня забери! — сказал господин главный бурмасингер. — Вот это харя.

И, взвесив все обстоятельства, вежливо прибавил:

— Прошу прощения, князь. Случайно вырвалось, исключительно от немого восхищения этим кошмаром — в смысле…

— Нездешней красотой, — пришел ему на помощь маркиз Гизонга.

Зелг подумал, что правы оба. И кошмар, и красота — нездешняя.

Вместо слепого князя, покорившего всех своим обаянием и манерами, в серебристом лунном свете возник монстр. И дело было вовсе не в его исполинских размерах, не в алой пасти, не в когтях и клыках — действительно больших и очень острых; не в могучих крыльях и бронированном хвосте, который сам по себе являлся смертоносным оружием. Не в уродливом и устрашающем облике. И даже не в черных провалах вместо глаз.

Суть заключалась в вещах необъяснимых и как бы не существующих. В том, что можно только почувствовать, как приближение смерти или неумолимый бег времени.

Сам ужас припал сейчас к мраморному полу зала заседаний; воплощенный гнев скалил клыки на Иоффу и его сыновей. Только теперь Зелг понял, отчего обычные оборотни ненавидят оборотней Канорры.

Какая-то часть Бэхитехвальда навсегда осталась в этих злосчастных существах. Не кровь, а черная тягучая жидкость медленно струилась по их жилам.

Неприлично выругался граф да Унара; всплеснул руками король Юлейн; квакнул Узандаф Ламальва, и лихо хлопнул стакан эфира доктор Дотт, предвидевший широкое поле для деятельности в самом ближайшем будущем. Встопорщились крылья за спиной судьи Бедерхема.

Завывая и рыча, оборотни бросились друг на друга.

Знаменитый библиотечный эльф, исполняющий в Кассарии обязанности главного летописца, неоднократно указывал нам на то, что слово «смертоубийство» — явное просторечие и по мере возможности употреблять его не стоит. Однако другое слово нам теперь на ум не приходит.

Вы никогда не видели, как дерутся кошки?

Когда они дерутся, кажется, что в этой драке принимает участие вся обстановка. Все, что может разбиться, — разбивается; все, что может сломаться, — ломается. Остальное приобретает неузнаваемый вид.

Приблизительно то же самое происходило сейчас и в кассарийском замке.

Лишенный предрассудков Юлейн сразу нырнул под стол и уже оттуда с интересом наблюдал за ходом сражения. Компанию ему составил Узандаф, наскоро сообщивший, что мумии состоят из вещества хрупкого и легко разрушимого, а только этого ему на старости лет и не хватало.

Разумный судья Бедерхем, тихо хлопая крыльями, поднялся в воздух. Только под потолком он почувствовал себя в относительной безопасности и завис там, устремив вниз огненный взгляд.

Остальным пришлось хуже и, возможно, вообще стало бы туго, ибо на шум явились Бумсик с Хрюмсиком, обрадовались оживлению и внесли в него свою скромную лепту.

Ситуация требовала героя.