Все девочки взрослеют

— Как по-твоему, простой красный перец сойдет? — спросила меня бабушка.

— Наверное. — Я пожала плечами.

Я терпеть не могу запеканку (Мона почему-то называет ее «запэканкой»), так что мне без разницы, что в нее класть: халапеньо или сладкий перец.

— У меня есть красный перец?

Я заглянула в холодильник.

— Не-а.

— А зеленый? — без особой надежды уточнила бабушка.

Я отрицательно покачала головой.

— Гм. Ладно, передай мне луковицу.

Я протянула луковицу, бабушка стала ее шинковать, подпевая Холли Ниар[67]

.

— Слушай… — начала я.

Меня неделями занимал вопрос, к кому и как обратиться. Разговор с Олден Лэнгли Черновиц мне помог. Тетя Элль тоже оказалась полезной. Но подозреваю, что тетя Элль — «ненадежный источник», как говорит мой учитель по английскому.

— В старших классах у мамы было много парней? — решилась я.

— Конечно.

Бабушка высыпала нарезанный лук на сваренный коричневый рис, лежащий в форме для запекания.

— В основном футболисты… — Щурясь, она глянула в кулинарную книгу, потом на меня. — Погоди. Нет, я перепутала с Люси.

Логично.

— А как насчет мамы?

— В старших классах? Всего один ухажер, насколько я помню. — Бабушка внимательно посмотрела на меня через очки. — А у тебя есть бойфренд?

Я вспомнила о Дункане Бродки. В тот день в компьютерном классе его глаза казались золотисто-зелеными из-за зеленой рубашки. Отвечая на уроке, он мгновение молчит, словно думает не об алгебре или французских глаголах, а о чем-то другом.

— У меня нет, — ответила я. — Просто хотела узнать о маме.

— Насколько я помню, у нее был один, более взрослый, — сообщила бабушка.

Бормоча «орегано», она повернулась ко мне спиной и открыла шкафчик со специями.

— Твоя мама встретила его в старших классах, — наконец продолжила бабушка, — когда в качестве вольнослушательницы посещала местный колледж. Как же его звали? Брайан? Райан? Как-то так. То ли Брайан, то ли Райан.

— Ясно.

Я мысленно пролистала «Больших девочек», но не обнаружила, чтобы Элли встречалась с более взрослым парнем. В колледже она переспала с немолодым профессором. И как-то раз дала полицейскому, который остановил ее машину из-за сломанных задних габаритных огней. Кроме того, у нее была куча парней в колледже. Хотя какие там парни. Просто она с ними спала.

— Они встречались много лет, начиная с выпускного класса и в колледже. — Бабушка встряхнула головой. — Или его звали Колин? Что-то в этом роде.

— Мама встречалась с ним в колледже?

Совсем не то, что в книге, где Элли все четыре года специализировалась на Парнях Богатых Сучек. Эта часть романа меня расстроила, и я вымарала ее маркером. Мне не хотелось жалеть мать. Злиться на нее было намного проще.

— Насколько мне известно, он был ее первой любовью. — Бабушка протянула мне открытую банку. — До Брюса. Жаль, не помню его имени!

Бабушка Энн провела рукой по растрепанным волосам, снова повернулась к кладовой, достала другую банку и пригляделась, держа ее на вытянутой руке.

— Это орегано?

Я взглянула на этикетку.

— Кинза.

— Почти то же самое, — жизнерадостно заметила бабушка и посыпала приправой нарезанный лук.

Мне хотелось выяснить побольше о мамином первом парне и о Брюсе. Но я решила, что лучше сбавить обороты и кое-что разведать самой.

Я поднялась в «лишнюю комнату» — почти пустое прямоугольное пространство с пыльным телевизором в углу, бежевыми коврами и белыми стенами. (На ранчо все ковры бежевые, а стены белые, потому что по поводу остальных цветов вкусы бабушки Энн и Моны не совпали.) Вдоль стены стоят пластмассовые полки, нагруженные барахлом, привезенным бабушкой и Моной из своих старых домов и прошлых жизней. Коробки с табелями успеваемости и костюмами для Хеллоуина, фотоальбомы, грампластинки и даже свадебные альбомы, ведь обе когда-то были замужем за мужчинами.

Я нашла картонную коробку со сложенными свитерами, в рукава которых были засунуты кусочки кедра, и коробку кассет, подписанных «ТСШ-40» почерком тети Элль. Это хорошо. Люблю старую музыку. Я отыскала пыльный магнитофон, засунула в него кассету и улыбнулась, когда услышала молодой, но узнаваемый тетин голос. «С вами Люси Бет Шапиро и сорок лучших песен восемьдесят второго года!» Затем Элль объявила песню группы «Квотерфлэш». «Я закалю сердце, я проглочу слезы», — затянула певица. Я прибавила громкость и раскрыла первый альбом в поисках маминого прошлого.

В нем были только детские фотографии. Поскольку мама, ее сестра и брат мало чем отличались от других малышей, я отложила его в сторонку. Во втором альбоме я нашла фотографию мамы с какой-то вечеринки. Маме лет двенадцать или тринадцать, на ней сарафан с оборками. «Бат-мицва?» — предположила я и перевернула страницу. Первый школьный день. Мама, ее брат и сестра стоят навытяжку перед своим старым домом. На них новехонькие темно-синие джинсы и полосатые рубашки. Тетя Элль с неумело заплетенными французскими косичками. Мама, наоборот, с распущенными волосами. Она улыбается; между зубами видна щель. Наверное, потом она носила скобки.