Но у меня уже не осталось сил для радости. И способность двигаться я утратила, только часто — часто дышала: наверное, мои легкие сдулись, как купол охладевшего монгольфьера… В ту томительную минуту я убедилась, что души деревьев действительно похожи на души людей, которые немы: и те и другие не имеют возможности высказать своих чувств и переживаний… Только слух меня не подвел: он отчетливо фиксировал звук сбиваемого с петель подвальной двери замка. Странно, но близость спасения не прибавила мне сил, а, наоборот, лишила их последних остатков.
— Юля, Юлечка! — Андрей Казимирович кинулся ко мне. — Что с тобой, девочка? Ты ушиблась, да? Бедненькая, тебе больно…
Он поправил мои очки, погладил по щеке, провел рукой по волосам, откинув челку со лба. Осторожно приподнял мою голову, просунув ладонь под затылок.
— Вы приехали, — сказала я беззвучно и попробовала улыбнуться. А получилось: просто закрыла глаза. Нет, сознание не отключилось, но на меня нашло некое затмение. Я погрузилась в прострацию, перестав реагировать на действительность. Наверное, мои нервы перегорели, как перегорают сопротивления в электрических приборах.
— Надо же, какие уроды! Звери! Бросили девушку в холодном подвале! — сокрушался мужчина, которого Ткач называл Димычем. На нем была милицейская шинель, и я ощутила ее колючую шершавость, когда он взял меня на руки и понес к машине, ругаясь: — Поджечь бы этот проклятый дом! Мерзавцы, творят что хотят!
Он припомнил и другие, отнюдь не парламентские выражения. Для меня они прозвучали как музыка, как гимн торжеству справедливости. Третий мужчина, прибывший с освободительной миссией, оказался водителем «Волги». Он распахнул дверцу, Андрей Казимирович пролез в глубь заднего сиденья, а меня разместили таким образом, чтобы затылок оказался на плече Ткача.
— Юлечка, ты согреваешься?
— У-у, — невразумительно откликнулась я и слабо мотнула головой.
— Может, отвезти ее в больницу? — предложил Димыч. — Вдруг у девушки истощение или обморожение. Мы же не врачи, чем мы поможем?
— У-у. — Я отрицательно помотала головой и выразила протест.
— Юлия хочет домой, — перевел мой знак на человеческий язык Ткач.
— А где она живет? — решил уточнить водитель.
Я нащупала сумочку, вытянула паспорт и раскрыла его на страничке с пропиской, потому что разговаривать по — прежнему была не способна.
— Улица Станиславского, — прочел Димыч.
Чем дольше мы ехали, чем больше удалялись от зловещего дома с подвалом, тем быстрее я успокаивалась. Лежать на плече у Андрея Казимировича было уютно, как у Христа за пазухой…
Он донес меня на руках от машины до подъезда, далее — на третий этаж, хотя я бы вполне могла подняться самостоятельно, ведь я не калека. Впрочем, это очень приятно, когда тебя носят на руках… Ткач помог мне избавиться от измазанного пальто, но ощущение общей запачканности осталось: мне чудилось, будто я до мозга костей пропиталась погребной могильной сыростью, нахватала блох, клопов и прочей нечисти, от которой зудела кожа.
— Примешь ванну? — угадал мое желание Ткач.
— Да, только вы не уходите, пожалуйста, не оставляйте меня одну, — попросила я одними губами, беззвучно. Но он все понял.
…Тот не знает наслаждения, кто не лежал в теплой ванне с пеной после полутора суток заточения в пропыленном каменном мешке!.. Отбитая спина ныла, на теле светились иссиня — фиолетовые гематомы разной величины, но главное — я уцелела, осталась жива!.. И привычные стены, уютную пижаму, родную чистую постель воспринимала как истинное блаженство. Легла, укутавшись до макушки.
— Юлечка, приготовить тебе чай? — Ткач вопросительно посмотрел на меня, а я отрицательно помотала головой, вспомнив, что заварка кончилась. — Тогда спи и ни о чем не беспокойся. Я буду рядом, здесь, с тобой.
— Как хорошо, спасибо вам, — хотела сказать я, но язык меня не послушался, а веки сами собой смежились.
…Проснулась я с заложенным носом и саднящим, точно ободранным горлом. Голова гудела и ничего не соображала, будто в черепную коробку натолкали того же безмозглого, синтетического хлорфайбера, из которого сделано мое одеяло. Я надела очки и обнаружила, что Андрей Казимирович дремлет в кресле, запрокинув подбородок. Он провел ночь одетым — в водолазке и брюках — и только пиджак повесил на спинку стула. На колене у него лежала раскрытая книга. Он читал пособие «Маркетинг без тормозов» Жан — Люка Жиндера, купленное мной сгоряча в тот день, когда я успешно прошла собеседование и была принята на службу в компанию «Гурман». Помнится, я сама осилила лишь шестьдесят две страницы, еле дойдя до раздела «Определение целей». Но мои личные цели представлялись мне смутными, размытыми и потому не совпадали с корпоративными установками. Интересно, а какие цели у Ткача?..
— Доброе утро, — с хрипотцой, измененным голосом окликнула я своего спасителя, обрадовавшись тому, что дар речи все — таки восстановился.
— Доброе! — вскинулся Ткач. — Как ты себя чувствуешь, Юленька?
— В общем, терпимо, но могло бы быть и лучше… — прогнусавила я.