Он пришел, развалился на песке и стал читать с того места, где мы ему загнули страницу. Мы со Спартаком расхохотались, а он посмотрел на нас, похлопал ресницами, ничего не понимая, и уткнулся в книгу.
Однажды я у него спросил, почему он живет один?
— А с кем я должен жить? — ответил он вопросом на вопрос.
— С родителями, как все.
— Где их возьмешь? Отца своего я не видел и не знаю. Говорят, неплохой мужик был, на заводе механиком вкалывал. В колхоз на картошку поехал, там самогоном отравился. А мать в магазине работала, какие-то продукты не уберегла — посадили на два года за халатное отношение. Скоро должна вернуться. Пишет, что к Новому году уже дома будет. Может, и дождусь, если осенью в армию не загребут… С ней хорошо было, она добрая.
— Скучаешь без нее?
— К матери такое слово не подходит… Наша родня не очень-то знается с нами. Все в одиночку живут. Не то чтобы помогать, но даже в гости друг к дружке не ходят. Может, время наступило такое, что люди перестали признавать родство… Вернусь из армии, на работу интересную устроюсь, женюсь на хорошей девчонке, пусть сына родит — вот и вся моя родня. Захочет матерь — пускай живет с нами, ей одной с ее слабым характером не выжить. Не захочет — как знает, уговаривать не стану. Сам, может, ничего особенного не сделаю, а сына постараюсь воспитать. Он у меня институт кончит. А может, и мастером спорта станет!..
О себе Леша рассказывал скупо, нехотя, будто щадил собственную память. Но в каждом его слове жила правда, так что ничего не нужно было переспрашивать, все становилось ясно с самого начала… Если бы у меня спросили о моих родителях, какие они, я бы много рассказывал из того, что БЫЛО между ними и мной. Но я бы никогда не сказал точно, какой характер у моей Веры. Или у отца… Может, во мне отсутствовала наблюдательность? Или не было способности анализировать поступки других? Но Вера для меня была Верой, и ничем другим. Равно как и отец. И лишь теперь после Лешиных слов: «с ее слабым характером», я задумался: а какой характер у моего отца — сильный или слабый? И что значит для нас «найти общий язык»? Мне смириться с его белокурой? Или ему расстаться с ней? А если он не захочет? И как тогда смотреть на его характер — как на сильный или как на слабый?.. А у меня у самого какой характер? Что я знаю о себе?..
Этого я не знал. Но, разговаривая с Лешей, убеждался, что сам он имеет как бы двойной характер: и слабый и сильный. Когда мы ночевали у него, я спросил, где он работает. Он лишь усмехнулся:
— Если это можно назвать работой…
И только через несколько дней, словно бы вспомнив о моем вопросе, сказал:
— В отпуске я, Дима. А служу на автобазе, машины мою… Отстал я от поезда. Все мои одноклассники уже в техникумах на последних курсах учатся, в институты поступили. Встретишься — они тебе столько всего нарасскажут. И слова-то у них особенные: сессия! зачетка! деканат! — не всякий раз поймешь, будто в ином миру живут. А я им всегда одно и то же: «Работаю, мол, скоро в армию…» Больше и сказать нечего… Я город свой люблю, я бы в реставраторы пошел. Только кто меня возьмет, неумеху?
— А чей у тебя саксофон?
— Мой. Чудак один подарил. В прошлом году я в одной шараге работал. Поехали в область, в командировку. А там в селе дом загорелся. Пока то да се, я туда. Полыхает крыша, из окон пламя пыхает. Рядом сумасшедшая старуха кричит, а разобрать что — невозможно. Я уж сам догадался, что в дому кто-то есть. Рванул туда и выволок из-за шкафа двоих пацанят, девку и парня, лет шесть-семь обоим. Только на улицу вытряхнул, тут и крыша пополам, так что могли детки на том свете быть. Оказалось, они из города к бабушке приехали. Потом батя их к нам в общагу прискакал, нашел меня, вином угощал, плакал и саксофон подарил. Музыкант сам, в каком-то московском оркестре наяривает… Я отказывался, не хотел, а он, вижу, обижаться начал, слезный такой. Взял. Вот, висит теперь без дела…
Иногда, проснувшись ночью, я слышал, как беспокойно ворочался во сне Леша. Что-то бормотал, постанывал, будто даже во сне был недоволен собой.
Прислушиваясь к Лешиному бормотанью, я думал о Вере и об отце. Трудно сейчас отцу — пропал сын. Чтобы он меня не искал, я послал почтовую открытку, в которой написал, что уехал к тетке в Тулу, на улицу Макаренко. Пока он там с ней спишется, пройдет немало времени. Может быть, он уже списался и заявил в милицию? Может, меня ищут? Впрочем, это ли важно, ищут — не ищут! Важно то, что он потерял на меня влияние…
Я подолгу не мог заснуть на Лешином диване. Что-то мешало, беспокоило… Как-то Леша, услышав, что я не сплю, ни с того ни с сего сказал: