Все дни, все ночи. Современная шведская пьеса

Стриндберг. А из-за чего вы, собственно говоря, начали пить?

Давид. Да уж не из-за этой треклятой свободы.

Стриндберг(одобряюще). Очевидно, заурядная слабость характера. Возможно, нечто врожденное. Дурная кровь, наверно. (Смотрит на нее с любопытством.) Говорят... я слышал, будто бы Георг Брандес... которого называют также великим Брандесом... ваш отец? Будто бы он в молодости бывал в вашем доме и вступил в связь с вашей матерью, несмотря на то что она была замужем... это правда?

Давид. Брандес, этот говенный радикал...

Стриндберг. Вот как?! (Слегка просиял.) А у вас все же есть литературный вкус! Значит, отсюда и слабость вашего характера!

Давид. Ах, господин Стриндберг. (Задумчиво.) Если бы вам довелось встретиться с моей матерью. Внебрачное дитя с Дюбегаде, 185, вознесенное до положения рабыни на плантациях копенгагенской аристократии. Ах, господин Стриндберг, если бы вы когда-нибудь захотели написать о дочерях служанки тоже. Но вы не хотите.

Стриндберг(не слушает, ходит по сцене, заложив руки за спину). Просто кровь стынет в жилах. Дочь Брандеса... чумная зараза в моем доме... я всегда подозревал, что этот Брандес... Он же где-то пишет о вашей матери... этой «угнетенной женщине», как она открыла ему глаза на «тюрьму», каковой является институт брака... верно ведь? Брандес, любимец женских лиг...

Сири(с кровати в глубине сцены). Ты же льешь воду на его мельницу. Заговоры и женские лиги. Теперь держись.

Стриндберг. Гадючье отродье. Я так и знал.

Давид(уже несколько осоловело). Ах, великий Брандес. Утонченно культурный господин. Высококультурный. (С оттенком иронии.) С правильными взглядами на все, да какой толк был от них моей матери. Конечно, он писал о ней, потому что никогда прежде не встречал такой женщины — она ни перед кем не склоняла головы. Так экзотично, потрясающе, дитя природы в неволе, птица... а? Птица в клетке... он растроган до глубины души... и в конце концов уговорил ее бежать, бросить свою дерьмовую жизнь. Со мной и моим братом, прямо как в книжке, великая литература. Хотя потом, когда капкан захлопнулся, начались мучения.

Стриндберг. Кража чужой жены. Сопровождается мучениями... или муками...

Давид. Она, наверное, думала, что Брандес и есть свобода... что он и есть ее новая жизнь... что можно убежать. А Брандес ее, по сути, и не любил. Испытывал лишь пылкое сострадание к ней... такой прекрасной... такой угнетенной своим престарелым мужем-сифилитиком... какая трагедия... Какая великая литература! (Задумчиво.) Она и правда была красива. Самая красивая рабыня на всей плантации. (С нарастающей силой.) Но ведь она ничего не знала и не умела! Ничему не выучилась, просто служила украшением... и после побега эта самая свобода превратилась в муку. Книг она никаких не читала... спектаклей никаких не видела... поддерживать разговор не могла... из тюрьмы-то, как выяснилось, убежать нельзя. Тюрьма следует за тобой повсюду! А господин Брандес был ведь таким утонченно культурным гуманистом, преисполнен таким состраданием... к угнетенным... но когда моя мать обрела свободу, свобода оказалась такой мучительной... для всех... Так что ничего не вышло.

Стриндберг. Она, надо полагать, спилась.

Давид(задумчиво). Иногда, вспоминая всех радикальных, утонченно культурных, свободных от предрассудков гуманистов, с которыми мне пришлось столкнуться в жизни, я испытываю удовольствие от разговора с дерьмом, подобным вам, господин Стриндберг.

Стриндберг. Так, стало быть, Брандес все-таки ваш отец! И стало быть, несчастному, старому... обманутому женой!.. законному супругу... пришлось взять на себя ваше содержание, пришлось стать посмешищем в сочинениях литератора, дать приют незаконным детям, кормить жену-паразитку...

Давид. Успокойтесь, господин Стриндберг. Брандес не был моим отцом. Единственно, в чем сомневалась моя мать в моем случае, — какое именно изнасилование, совершенное моим почтенным законным родителем-сифилитиком, — в среду или пятницу, привело к данному результату. Видите ли, у него были крайне устоявшиеся привычки!

Стриндберг. Крысы в яме.

Давид. Я-то помню ее в основном уже после того, как она... обрела свободу. Вообще, эта самая свобода превратилась у нее в какую-то абсолютно извращенную идею. Она вбила себе в голову — что за жуткая противоестественная мысль! — будто вовсе не является постоянно готовой к совокуплению павианихой с преступной психологией. Подобные ложные представления весьма быстро сводят женщин в могилу, господин Стриндберг!

Стриндберг. Ну и...