Все дороги ведут в Иерусалим

Она резко прошла по коридору и направилась к палате, где умирал ее ребенок. Рядом с Петей сидел Слава весь в слезах – он уже все знал.

– Мамочка! Мамочка! – зарыдал он и бросился к ней. – Мама, почему он? Почему не я? За что ему это?

– Успокойся, мой хороший, – начала шептать сыну Ирина, мягко поглаживая по голове, а сердце ее разрывалось от боли за своих двух мальчишек. – Все пройдет, все будет хорошо…

– У вас есть пять минут, – тихо сказала медсестра и вышла.

Ирина как-то странно посмотрела на Славу, потом на Петю, присела на краешек кровати больного, обняла одной рукой здорового сына и начала говорить спокойным, но от этого страшным голосом:

– Мальчики мои, наконец-то мы вместе. Бросили вы мамку, бессовестные! А я от тоски чуть не умерла. Не могу я без вас, кровиночки вы мои.

Слава в ужасе смотрел на мать – она теряла рассудок.

– Сейчас картошечку, картофляночку дожарю и ужинать будем, – продолжала женщина. – Ну-ка руки мыть! Петенька, ты уже помыл ручки?

В этот момент веки Пети дрогнули, и он открыл глаза. Несколько секунд он смотрел на мать и брата, а потом застонал – боль, которая не чувствовалась, пока он был в коме, сейчас нахлынула и затопила его сознание. Слава медленно отвернулся от матери и уставился на брата, а через мгновение уже кричал на иврите:

– Врача! Он жив! Мой брат жив!

Ирина, до которой сквозь ее мутное сознание начал доходить смысл слов сына, тоже повернулась к Пете. Ее сын лежал и моргал глазами, пальцы сжимали простынь. Женщина попыталась улыбнуться, но обмякла и повалилась на пол.

– Врача! Моей маме плохо! – Слава не знал, к кому бросаться и что делать, – он боялся, что сейчас потеряет всю свою семью.

В палату вбежала медсестра и тут же выбежала за помощью – через короткое время реанимационная бригада, несколько врачей и медсестер занимались больными. Слава отошел к стене и молился Богу, чтобы и брат, и мама не оставили его.

Петя восстанавливался очень медленно. Несмотря на то что Славу к нему отпускали довольно часто и Алекс тоже не обделял вниманием, ему не хватало материнской ласки и заботы… Ирина лежала в этой же больнице, но в другом отделении и страдала от того, что не может находиться рядом с сыном, когда тому так нужны ее помощь и поддержка.

Наконец ей разрешили вставать, и теперь она уже не выходила из палаты Петеньки. Улыбка не сходила с ее лица, женщина округлилась. Ирина стала нежной, мягкой и ласковой. Даже короткий ежик волос перестал смешно топорщиться, словно колючки, – она походила на утонченную француженку, всю светившуюся от самой святой любви на свете – любви к своим детям. Женщина окрепла, и теперь в ее заботе купались не только больной Петя и приходивший иногда Слава, но и другие юноши, которые лежали с ее сыном в одной палате. В ней вдруг оказалось такое количество нерастраченных чувств, что она делилась ими со всеми, но сосуд ее души не иссякал.

Алекс заметил изменения в своей пациентке, и в его душе зашевелилось что-то теплое, чему он пока не знал названия. Мужчина при каждой удобной возможности приходил к Ирине, а когда ее выписали из больницы, забрал к себе домой.

– Так тебе будет удобнее навещать Петю, – сказал он, когда они пили чай возле постели больного – Александр только что закончил дежурство.

– Спасибо, Алекс, – Ирина благодарно улыбнулась и погладила руку спящего сына. – Я с удовольствием принимаю твое предложение.

Вечером они уже сидели на кухне Александра и разговаривали.

– Знаешь, Ирина, я хирург с двадцатипятилетним стажем…

– Ого! – Глаза Иры загорелись восторгом. – Я восхищаюсь тобой.

– Это я восхищаюсь тобой. Сначала я был поражен твоей твердой уверенностью, что Петр будет жить, хотя мы, врачи, готовы были отключить его… А потом… Потом вообще произошло чудо. Мне Слава рассказал, что было там, в палате, и как он за тебя испугался. Я не знаю, как объяснить это…

– Чудо происходит от материнской любви, – с мягкой улыбкой ответила Ира. – Я не могу объяснить этого, наверное, нет таких слов, которые могут описать связь между матерью и ребенком. Я с Петей и Славой связана пуповиной… Я всегда чувствовала, когда с ними что-то происходило, даже когда они не умели говорить… Помню, однажды мальчишки гуляли во дворе со свекровью. Она отвернулась на секунду, а сорванцы выбежали на проезжую часть. Я не могла слышать звук тормозов – мы жили на пятом этаже, и окна выходили во двор. Но я услышала… Я услышала сердцем… Машина успела затормозить, но Петя повредил тогда ногу, а Слава… Слава, как и в этот раз, остался целым и невредимым.

– Знаешь… – Алекс замялся, но все же продолжил: – Я развелся с женой именно по причине ее безразличия к единственному сыну, к нашему мальчику. Помню суд и помню, как она, равнодушно пожав плечами, отказалась от ребенка. Сына я вырастил один. Он у меня очень способный, сейчас учится в Америке и иногда приезжает в гости.