Все дороги ведут в Рим

Мало кто спал в ту ночь. Очередная «скорая», что подъехала к Эсквилинской больнице, казалась колесницей Ужаса. Всем и повсюду мерещилась Смерть с острым серпом в руке. Ночное небо, глянувшее сквозь призрачно-синие облака, было её зловещим чёрным глазом.

Вдруг пронёсся слух, что император убит, потом – что тяжело ранен. Собравшиеся вокруг «Эсквилинки» репортёры начали было строчить донесения. А люди все шли и шли к Эсквилину. Шли, держа свечи в руках, как будто этот свет мог удержать жизнь человека в мёртвом теле. Постум сам вышел к римлянам и сказал: «Я жив». И тут же вернулся в больницу. Охрану у входа несли две контубернии преторианцев. Потом добавили ещё две. Около полуночи Постума вновь стали просить выйти. Но он отказался. Сидел в малом атрии больницы и ждал. Ещё надеялся на чудо, ещё молился, ещё сулил жертвы. Но знал, что ничто уже не поможет. Знал ещё тогда, когда увидел белого коня, выскочившего из-под арки без Элия. Квинт сидел рядом, прямо на полу, и, прижавшись лбом к стене, плакал.

– Ерунда, – приговаривал Квинт. – Я знаю. Он просто упал. Он даже от ран не умирает. А тут, подумаешь, – сердечный приступ.

А старина Гет, огромный Гет, бессмертный Гет, бессовестный обжора, забрался в каморку, где хранились ведра и баки, все, что можно, опрокинул, разлил, перебил и, свернув кольцами огромное тело, наплакался всласть, заливая платиновыми слезами пол, мощённый дешёвой керамической плиткой.

Явился Кассий Лентул. Он что-то говорил. Что – Постум не мог вникнуть в смысл его слов. Кажется, про операцию, про то, что сердце дважды останавливалось.

Постум поднялся. Шёл, не понимая, куда его ведут. Палата была маленькой, тесной, заставленной приборами. Постум не узнал отца – лицо Элия под прозрачной маской казалось чужим – запавшие глаза, заострившийся нос. И кожа, несмотря на загар, какая-то восковая.

– Сердце уже дважды останавливалось, – повторил Кассий Лентул.

– Что это значит? – спросил Постум, хотя и сам догадывался, что это значит. Но сил не было поведать себе эту правду.

– Скорее всего, оно остановится вновь. – Голос Кассия долетал будто издалека.

– Но он столько раз не умирал даже от смертельных ран!

– Это было прежде.

– А теперь?

– Видимо, желание исполнилось.

Желание. Триумф. О боги! Самое невероятное, невозможное. Уж меньше всех на свете Элий желал триумфа. Так было задумано Юнием Вером. Логос хотел даровать другу бессмертие. А даровал – триумф. Вдруг сошлось. Нити совпали. И жизнь кончилась… обрыв! Обрыв! Неужто?! Неужто Постум сам его убил? Отцеубийца! Казнить его, казнить! Волчьей шкурой замотать голову, надеть на ноги деревянные башмаки – и в мешок с собакой, змеёй и обезьяной, и в Тибр, в Тибр!

Второй медик, стоявший у изголовья Элия, добавил:

– Он теряет кровь быстрее, чем мы вливаем. Все швы кровоточат.

– Так сделайте новую операцию! – закричал Постум.

– Не поможет. – Но это сказал не медик, а Логос. Как он появился в больнице – никто не знал. Как вошёл в палату – никто не видел. По виду – совсем как человек. Но все знали, не человек – бог. Пока среди людей. Но вскоре уйдёт, уйдёт вместе с Элием. Никто не сказал об этом вслух. Но поняли это так отчётливо, будто Логос каждому сообщил о предстоящем по секрету. – Я хочу поговорить с Элием.

– Он без сознания, – попытался возразить Кассий Лентул. Медик привык перечить богу.

– Это мне не помешает, – Логос улыбнулся. То есть губы его были плотно сжаты, а глаза печальны, но все поняли, что Логос улыбнулся.

Постум глянул на бога с мольбой. Губы шевельнулись. Но Логос, предваряя его просьбу, отрицательно покачал головой.

V

Когда все вышли, Логос присел рядом с кроватью на стул, взял умирающего друга за руку. Ладонь казалась безжизненной. И все же Логос скорее угадал, чем почувствовал слабое пожатие.

– Привет, дружище. Рад тебя видеть.

Тело Элия было неподвижно. Лицо совершенно белое, нос заострился. Он был уже мертвец. И даже складки вокруг губ разгладились, будто все земные страдания миновали. И глаза ввалились. Но все же он был ещё здесь, ещё мог отвечать Логосу, не размыкая губ. И Логос, склоняясь над другом, также не шевелил губами, когда обращался к Элию.

– Ты держишь меня за руку, – отвечал Элий. – Чувствую. Мы заключили с тобой договор о дружбе на всю жизнь. Мою жизнь. Прости, Логос, я здорово путался у тебя под ногами.

– Нет, Элий. Ты все делал правильно. И даже вернул мне часть божественной сущности… Хотя и не все.

– Разве? У меня ничего не осталось…

– У тебя – нет. Но ты успел кое-что передать Постуму. Может, так даже и лучше. Ведь в конце концов все получилось. И мир теперь не нуждается в прямом божественном правлении. И мечта Империи осуществилась. Ибо есть только одна мечта – стать цитаделью цивилизации в борьбе с варварством. Это последнее желание, которое стоит исполнить. Остальное – лишь сильнодействующий наркотик.

– Ты прав и не прав. У Империи, как у человека, одна мечта. Но не мечта стать цитаделью. Нет. Мечта Империи – чтобы её любили.