Все дороги ведут в Рим

– Император не имеет права выдвигать кого бы то ни было в сенат, – наконец подал голос Луций Галл. – Если ты, Август, найдёшь трех уважаемых человек, кто порекомендует твою лошадь в сенат…

– Это не лошадь! – повысил голос Постум, и взгляд его посуровел. – Как ты смеешь называть красавицу Туллию лошадью? Это – кобылка. Очаровательная грациозная кобылка двадцати трех лет.

Только теперь до сенаторов начало доходить, что речь идёт о женщине. Кто-то хихикнул. Кто-то вздохнул с облегчением.

– Хотя вряд ли она согласится заседать в сенате, – задумчиво произнёс Постум. – Ей здесь будет скучно. Она привыкла к более интеллектуальному обществу.

Бенит не выдержал и расхохотался. А Постум грустно вздёрнул брови, как будто он в самом деле огорчился из-за невозможности провести Туллию в сенат.

Секретарь, стараясь двигаться бесшумно, протянул императору бланк телеграммы. В любом другом месте важное донесение вручили бы Бениту. Но в курии надо соблюдать нормы приличия. Здесь все изображают, что император на самом деле стоит во главе Империи. В телеграмме было всего три строчки:

«Африка отказалась войти в состав Римской Империи на правах провинции. Пятый легион взят в плен практически в полном составе. Семнадцать человек погибли. Префект претория ранен и в плену. Раненых не менее тридцати человек. Третий легион отступил».

Постум отдал телеграмму секретарю и повёл глазами в сторону Бенита. Стараясь казаться беспечным, Август внимательно наблюдал за лицом диктатора. Вот тот разворачивает сложенный вдвое листок, вот читает. Лицо Бенита перекосилось.

– Это все Альбион! – заорал диктатор в ярости, выпуклые глаза его налились кровью.

Луций Галл, выступавший в этот момент, застыл с раскрытым ртом, оборвав фразу на половине.

– Они высадили десант! Я утоплю в море их проклятый остров! Немедленно! Сейчас! Завтра!

– Неужели новые стратегия и тактика не удались? – осведомился с самым серьёзным видом император. – А впрочем, сейчас поздно что-либо решать. Все решения принимаются до начала войны.

– Что? – не понял Бенит и растерялся, даже забыл про свой гнев.

– Пойду, проведаю своих лошадок. – Август поднялся и направился к выходу.

Луций Галл задумался, глядя вслед императору. Да, Постум необыкновенно похож на Элия. Но только внешне. Характер другой. Элий и дня не смог бы вытерпеть Бенита. А Постум бесподобно льстит диктатору. Мерзавца воспитал себе на смену подлец. Луций Галл был уверен, что после смерти Бенита Постум без труда сохранит власть. Только это возвращение законного правителя не прибавит ни законности, ни свободы Риму. Какая великолепная пощёчина Элию. Его самое страшное поражение в цепи других поражений. Ни предательство императора Руфина, ни гибель Нисибиса и плен, ни добровольное изгнание, ни возвращение на арену гладиатором-смертником не сравнятся с этим последним убийственным проигрышем.

Но кто знает, может, в политической игре стоит теперь взять сторону Постума? Ведь императору скоро исполнится двадцать. И Постум может оказаться очень и очень удачливым правителем… Он хитёр… Он себе на уме. Так кто же? Постум или Бенит? Луций Галл раздумывал и никак не мог решить.

II

Утром во время завтрака Марк ничего не ел. Не мог. Выпил полчашки молока и отставил в сторону. Виновато посмотрел на мать.

– Меня тошнит, – признался он. – Можно, я не пойду сегодня на раскопки?

Норма Галликан несколько секунд не отвечала, глядя на отодвинутую чашку с молоком, потом перевела взгляд на Марка. Он был бледен. Невероятная восковая бледность. Кожа прозрачная, с синим узором вен; руки тонкие, как палочки. Пальцы с трудом могут удержать чашку, а сероватые ногти похожи на опавшие лепестки цветка. Слишком хорошо она знает эти симптомы. Бледность, слабость, головокружение, тошнота.

Если бы она дала присягу Бениту и теперь жила в Риме, то…

– Конечно, можешь остаться, – проговорила Норма, поднимаясь.

Окна триклиния выходили в сад. За яркой зеленью и цветами синела самая высокая вершина Крита – Ид. Маленький садик был гордостью изгнанников. Вдвоём в течение нескольких лет они лелеяли его изо дня в день. Постепенно вокруг их домика выросло маленькое чудо. Туи, подстриженные в виде фантастических зверей, затейливый бело-красный цветочный узор. Камешки на дорожке складывались в настоящее мозаичное панно. Чудо хрупкое, как отражение в воде. Каждый день надо что-то подправлять, иначе буйная неуправляемая жизнь нарушит строгий замысел. То немногое, что удавалось сэкономить, Норма тратила на саженцы и семена. Вдоль дороги высадили кипарисы – ещё в те дни, когда ходили с активистами «зелёных» на холмы сажать кедровые и кипарисовые деревья, восстанавливая вырубленные леса.

Марк поднялся и, держась рукою за стену, вышел в сад.

Норма вынесла одеяло и подушки, устроила ложе поудобнее. Марк завернулся в одеяло с головой и затих. Норма постояла несколько мгновений, глядя на него.

– Может, не уходить? – спросила шёпотом. Скорее не Марка – себя.

– Иди. Я немного посплю.

– Только забегу на раскопки, посмотрю, что там и как, и вернусь, – пообещала она. – А ты в самом деле спи.

– Хорошо.