Все друзья делают это

Но он явно переоценил мою выдержку. Глядя на то, как они гарцуют напротив друг друга, примеряются, присматриваются, чтобы сделать хлесткий удар, я замерла испуганной ланью. Ноги ослабли и онемели, все, на что они согласились — позволить мне присесть на ступеньку.

А мужчины продолжали выяснять отношения. Без криков, стенаний, без слов. Видно было, что давно накипело! Не удержать теперь! Не оторвать друг от друга!

Попробовала уговорить — не услышали.

А я понятия не имела, что делать дальше. Сидела на лестнице, наблюдала за ними, машинально отсчитывала количество метких ударов и, как зачарованная, следила за каплей крови на треснувших от удара губах Никиты. Этот удар он получил, когда еще раз попросил меня удалиться.

— Уйди, Аня! — прикрикнул он, и…

Филипп воспользовался моментом. А я осталась сидеть на лестнице. Вдруг накатила такая слабость, что и дышалось с трудом. В груди как будто камень образовался, глаза пекло из-за того, что я боялась моргнуть, тело начало охватывать мерзкая лихорадка.

— Нет… — чуть слышно пискнула я, когда образы мужчин перед глазами стали стираться.

Никита бросил взгляд в мою сторону, и, кажется, хотел наплевать на борьбу, оставить брата в покое — с него бы хватило отметин. Но тот снова не пропустил его промаха и повалил на пол. Прижал локоть к горлу, наверное, надавил очень сильно, потому что послышался хрип Никиты.

— Давно хотел это сделать, — произнес Филипп, нависнув над братом. — Ты даже понятия не имеешь, как часто я представлял, как изменится мой мир без тебя. Я мечтал, что останусь один. И снова буду единственным и любимым сыном.

Никита лежал безучастно, как будто и не боялся, а я схватилась за перила и, пытаясь перебороть слабость, начала подниматься.

— Мне не было жалко игрушек — их было так много, что хватило бы на пару детдомов. Мне не было жалко денег родителей — я тогда понятия не имел, что такое жадность и насколько это вкусно и потрясающе, быть состоятельным, — продолжил Филипп свои откровения. — Мне просто хотелось больше внимания от папочки и моей новой мамочки.

Мне удалось подняться на ноги, но слова Филиппа словно окунули меня в желе. «Новой мамочки?». Как это, «новой мамочки?»…

Мужчина будто почувствовал мое изумление и отвлекся от пленника, взглянул на меня.

— Не делай вид, будто удивлена!

Я ничего не ответила. Просто смотрела на него и понимала, что он удивительно, невероятно похож на Ингу Викторовну, он просто ее копия! И он — ее сын, несмотря на ни что.

— Правда, удивлена! — выдохнул, не веря, Филипп. — Тебе что же, никто не сказал? Ни лучший друг, ни моя новая мамочка? За все эти годы?!

Он рассмеялся.

Угадал, и сам себе не поверил.

Смеялся он раскатисто, долго. Никита успел поправить свою прическу и подвигать челюстью, проверяя: цела ли. А он смеялся. Я успела спуститься вниз, приблизиться к ним и сесть рядом. А он смеялся. В гостиную выбежали Иван Петрович, Инга Викторовна и Костя. А он смеялся. В дверях гостиной, ахнув, застыла Ольга. А он смеялся. Никита закрепил на бедра слетевшее в бою полотенце. А он все также смеялся.

И только когда я прикоснулась к его руке, он оборвал безудержный смех и колко взглянул на меня.

— Когда Никита говорит о тебе, — сказала я напряженному мужчине и погладила не его, а маленького мальчика, затаившего надолго обиду, — он всегда говорит именно так — «брат». «Мой брат то», «мой брат се»… Для него ты брат, понимаешь?

Я бросила взгляд на Никиту и улыбнулась сначала ему, а потом Филиппу.

— Когда о вас говорит Инга Викторовна, ее глаза лучатся гордостью и любовью, а слова звучат именно так — «мои сыновья». «МОИ». «СЫНОВЬЯ». Только так. И никак иначе. Вы оба ее сыновья, понимаешь? Оба.

Филипп недоверчиво хмыкнул, дернулся, когда я сжала его ладонь, удивленно взглянул на наши пальцы, а потом медленно и словно нехотя убрал свою руку. Поднялся. И не глядя ни на кого, пошел прочь.

Два гулких шага. Три. Я чувствовала, что если он вот так и уйдет, то их отношения с Никитой не то, что не наладятся, а разлетятся вдребезги, окончательно. Не знаю, как будет дальше с родителями, но с братом они больше не сблизятся. Не будет этого шанса, все!

И я понятия не имею, что дернуло меня за язык. Наверное, та же интуиция или что- то странное и непонятное, что подталкивало ранее к Филиппу, намекая на высокие чувства.

— Почему ты прилетел на день раньше?! — крикнула я ему в спину.

Мужчина застыл.

Обернулся.

Взглянул на Никиту.

— Потому что впервые, — сказал он после раздумий, — меня попросил о чем-то… мой брат.

Глава № 37

Филипп ушел.

Невольные зрители конфликта между братьями разошлись. Мы с Никитой поднялись к нему в комнату. Он скрылся в ванной, а я стояла у окна и бездумно смотрела на ворону, крутившуюся в чуть хмуром небе.

В ушах до сих пор стоял звук уходящих шагов Филиппа — именно так трещит старый лед, начинающий таять.

Чьи-то приглушенные рыдания вывели из оцепенения. Покрутив головой, поняла, что кто-то действительно плачет, но не в комнате, а где-то внизу. Плачет так, чтобы никто не услышал. Пытается перебороть эту слабость, и пока не находит для этого сил.