Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

Вот и старый стиль привел новый год. Знамения сего дня меня не веселят: видел сегодня бабушку вашу — мою маму, в грустном виде; смотрел на северное сияние, величественное, но над чернейшим, вероятно тучевым, сегментом; слушаю завывания ветра. Да и все как-то тревожно и уныло. Если под радостью разуметь не чувство восхищения, а встречу какого-то добавка к жизни, то единственною моею радостью был маленький, как новый в мире. А все остальное в лучшем случае не слишком ущербно. Конечно, — и за это надо быть благодарным. Однако при мысли о недостающем, то, что есть, бережешь скорее с боязнью, чем с радостью. Скажу лишь, что точка внутренней опоры на мир у меня давно уже сместилась с себя на вас, или точнее в вас. Поэтому единственное, чего хочу, по-настоящему, чтобы вы с мамой были довольны и пользовались жизнью и чтобы было сознание ее полноты и ценности. Целую крепко всех вас.

Маме и другим напишу после. Кланяйся Наташе. Навигация прекратилась, когда-то еще это письмо дойдет до назначения. Целую тебя, дорогой. Будь здоров и заботься о себе.

1937.V.19. Дорогой Кирилл, невольно вспоминается далекое прошлое и часто я вижу вас во сне, но всегда маленькими, равно как и своих братьев и сестер, тоже маленькими. А тебя нередко вспоминаю в связи с твоим желанием, когда тебе было лет 5, уехать на Кавказ и приписаться к какому-нибудь горскому племени. Тогда я тебе говорил о невозможности исполнить это желание. Но знаешь ли, как это ни странно, что почему-то мне симпатизируют многие магометане, и у меня есть приятель перс, два чеченца¹, один дагестанец, один тюрк из Азербайджана, один турок, собственно не турок, а образовавшийся в Турции и в Каире казахстанец. Перса я слегка поддразниваю, указывая на превосходства древней религии Ирана парсизма (впрочем он со мною почти соглашается). С образованным казахстанцем иногда веду философические разговоры. А необразованный чеченец-мулла находит, что из меня вышел бы хороший мусульманин и приглашает приписаться к чеченцам. Разумеется я отшучиваюсь. Но чеченец — настоящий чеченец и вероятно немало порезал народу на своем веку. Как-то, когда он при ком-то звал меня в Чечню, тот заметил, что они головорезы и у них там режут в день по 30 человек. Чеченец возразил спокойно: «Вовсе не по 30, а по 5–6 в день, в его селении». Глаза его мрачно сверкают при всяком случае и ясно видно, что зарезать кого угодно ему ничего не стоит. Как-то он расписывал высокое качество их оружия. «А зачем вам кинжалы?» — спросил собеседник. «Как же иначе ходить воровать коней?» — ответил тот. Чеченец этот спит прямо надо мною. Впрочем мы с ним и ему подобными хорошо уживаемся. Рядом со мною, бок о бок, спит один армянский крестьянин, а с другой стороны — поляк. Иногда я высказываю сожаления, что у нас нет ни одного негра, остальные народы, белой и желтой расы, представлены полно. Крепко целую тебя, дорогой. Сообщи, куда ты едешь, и будь в поездке осторожнее при подъеме на горы и прочих рискованных случаях путешествия.

1. Двое чеченцев — Абдулкадыров Хасан и Саиев Абуязит, 1904 г.р., уроженец села Москеты (Ножай-Юртовского района), б/п, КОГПУ от 16.10.33 по ст. 58–2, 11 УК осужден к расстрелу с заменой заключения в ИТЛ на 10 лет. Приговорен к высшей мере наказания 9.Х.1937, расстрелян 25.Х или 1–4.XI под Медвежьегорском. В конце 90-х годов отыскались его потомки, которые сообщили подробности его жизни. Абуязит Саиев, которого о. Павел Флоренский в своем письме называет «чеченским муллой», был набожным человеком, изучал Коран, призывал людей к праведной жизни. Вероятно, это и стало причиной его ареста. Последнее письмо из соловецкого концлагеря родные получили от него весной 1937 г. В нем Абуязит пишет своему брату:

«Судя по всему, не выбраться мне из этой тюрьмы. Поэтому прошу, Баезд, наречь именем тюрьмы сына, если таковой в твоей семье родится. Пусть это станет живой памятью обо мне и напоминанием потомкам, что такая тюрьма есть на свете».

Первенец в семье Саиевых получил имя Соловка. Он прожил нелегкую, но праведную жизнь. Когда Соловке было 5 лет, его семья, как и все чеченцы, были высланы в Киргизию, где бедовали 13 лет. В 1956 году чеченцам было разрешено вернуться на родину. Соловка поселился в селе Червленое, стал механизатором, успешно трудился, женился, завел детей, был уважаемым в республике человеком. Зимой 1995 г. в Червленую прибыли беженцы из пылающего Грозного. Дорогой их караван бомбили. Погибла целая семья. И тут произошло чудо. Погибшая женщина исторгла из своего лона младенца. Ребенок был жив. Ни имени погибшей семьи, ни откуда она была родом, никто не знал. Младенца было решено передать самому уважаемому жителю села Соловке Саиеву. Мальчика назвали Шамилем. Он стал сыном Соловки и живет в его дружной семье. Обо всем этом П. В. Флоренскому сообщил их близкий родственник чеченский поэт Умар Саиев. В мае 2002 г. Соловка Саиев скончался.

Письма о внуке

24 марта 1936 г., быв. Кожевенный завод