Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

2. О быстротечности времени пишет и PH. Литвинов в письме от 1935.III.13: «…Работа наша понемногу движется. Уже работает электрохимическая установка, собранная по частям со всего острова. Результаты пока что не окончательные, но обещающие. Работы так много, что даже страдает самым решительным образом чтение английских романов, а это, как ты понимаешь, признак сериозный. Дня и вечера как будто не хватает. В Кремле почти не бываю. Нужно было бы по существу сходить в библиотеку, потом по общественной работе зайти в колонну (это наша административная единица) потому что я цех-уполномоченный. Но некогда. Даже письмо тебе сел писать в такое неприличное время, что не хочется смотреть на часы. Действительно, стрелки указывают на третий час, а публика не спит. Кто пишет, кто возится с химическими реактивами. Нужно укладываться спать, все равно списков на дополнительные письма нет и завтра письма все равно не отправить…»

3. Описание поездок в Аджарис-Цхали занимает особое место в воспоминаниях («Детям моим», сс. 95–114). Процитируем несколько фрагментов воспоминаний Флоренского, касающихся тех реалий поездок, которые он вспоминает в письме: «Мы (дети. — Ред.) прочно считаем Аджарис-Цхали своим поместьем, гораздо более своим, нежели батумскую квартиру. на пригорке стояла каменная двухэтажная инженерная сторожка для остановки проезжающих. В нижнем этаже жил чрезвычайно преданный папе, как и все папины подчиненные, сторож Ахмет, а в верхнем — было две или три комнаты, разделенных коридором. Мы считали эту сторожку собственным нашим домом, т. е. не отца своего, а нашим, детским, и одна комната была моя, другая — Люсина. Приехав, располагались в этих комнатах гораздо свободнее, чем дома: ведь дома нужно было соблюдать порядок, не разводить грязи, а тут, в почти пустых комнатах, можно было делать почти все, что угодно. я ясно чувствовал себя владетельным князьком Аджарских гор.». Флоренский описывает те редкие, экзотические растения, которые насаждал его отец, и говорит о своей любви к растениям и цветам: «Во мне жило убеждение, убеждение моего сердца, что цветы — мои цветы, любимые мною, — любят меня, цветут именно для меня, и что мое невнимание к их красоте было бы оскорблением, скорее раною, их горячему ко мне чувству. Своим долгом, долгом ответной любви, считал я оборвать все цветы, а тем более — фиалки. Но предо мною расстилались густо поросшие цветами, теми же фиалками, поляны, за полянами — другие, и все, как в лучшем цветнике, сплошь покрытые цветами. Как ни старался я, а моей работы, даже на ближайших местах, не было нисколько видно: ведь ворох цветов можно было набрать там не сходя с места. День клонится к вечеру, папа зовет нас собираться домой. Я говорю: „сейчас“ — и продолжаю рвать; потом снова зовут: „Папочка, подожди немного“, — и опять рву, уже судорожно, а сам плачу от жалости, целую цветы, обливая их слезами, испрашивая прощения, обещаю очень скоро приехать и тогда уж наверное сорвать их.

Все эти букеты, веники, ветви, венки, куски дерна, целыми растениями, наконец, просто охапки цветов с большим трудом и совокупными усилиями всех, начиная от папы и кончая Ахметом, размещаются в фаэтонах буквально со всех сторон, так что нам самим еле можно втиснуться. По шоссе катится цветочная корзина.»

Флоренский, вероятно, вспоминает о поездке на Кавказ в 1925 г.

4. Кониев (Кониашвили) Георгий Георгиевич (1883–1967) — муж сестры П. А. Флоренского — Елизаветы Александровны.

Кавказ. Духан по пути в Ахалцих через Аджарию.

Фотография П. А. Флоренского. 1899 г.

12 апреля 1935 г., быв. Филиппова пустынь