Всё еще люди (СИ)

Я дышал сквозь новую маску. Её не нужно было носить постоянно, как постановили лекарь, Фелицио и Офелия. Лишь тогда, когда начнет недоставать кислорода. Протез отравлял тело, гнал по венам сыворотку, поддерживающую связь неживого с живым. Я был в здравом уме и с чистым сознанием, но приживание проходило болезненно. После того, как я рассказал алхимику и Сильвии, что произошло во дворце, о Гекторе и всём остальном, они провели взяли некоторые анализы, многозначительно переглянулись увидев результаты и сообщили, что я везунчик, ибо меня спасло только то, что я почти не поддаюсь никаким внушениям или магическим или алхимическим манипуляциям. Моё тело борется с заразой, самоочищается и восстанавливается. Но такое вмешательство в организм, как зачарованный протез, сильно ударило по защите и сколько времени потребуется, чтобы полностью прийти в себя — сказать невозможно. Может, неделя, может, месяц, а, может, годы. А потому Фелицио и Офелия помогли, подправив маску, которая больше напоминала автомобильную или вентиляционную решетку, маленький вентилятор разгонял пары Кристаллов, которые как вакцина, помогали справляться с отравляющим эффектом сыворотки.

У Гектора не было шансов, он просто не смог справиться с ядом, что заменил ему кровь, стал рабом своего создателя и покорно выполнял приказы советника и императрицы. Всё так запуталось. Мы ставили всё на Церею и её влияние, а она оказалась совсем не такой бедной и загнанной волками в угол овечкой.

Анне было еще хуже, чем мне. Её сердце и легкие были поражены скверной, природу которой никто не мог определить. Древняя магия, порожденная пороками и темными желаниями, жаждой власти, ревностью, завистью. От нее нельзя избавиться, с ней можно бороться только самостоятельно. Это борьба с темнотой внутри. Ариджит был поражен тем же способом, жена отравляла его разум и тело годами, просто находясь рядом, а потом нанесла последний удар, подставив Себастьяна.

Себастьян сейчас у них. Я вижу, как переживает Офелия, как задыхается от неизвестности. Не думал, что у этих двоих за время их короткого общения, возникла такая связь. о сейчас его судьба была неизвестна, может, его уже казнили или упекли за решетку пожизненно. Это огорчало меня. Я словно отец, который не хочет выдавать дочь замуж за парня с ветром в голове. Но куда больше меня волновали не нежные чувства моих друзей друг к другу. Офелии пришлось убить собственного брата, хоть он и не совсем был “жив”. Еще я со своей рукой, Анна… Анна убила её мать. Волнует ли это её? Когда умер Джозеф я не испытывал отчаянной грусти, как когда покидает тебя близкий человек. Я знал его без малого неделю, да я совсем его не знал. Нас ничего не связывало, кроме того факта, что наш отец дважды засунул в кого-то свой отросток. Я лишь почувствовал, как стал причастен к еще одной бессмысленной смерти. Просто потому что был рядом. И злость, истинное направление которой определить невозможно. Просто необъяснимые эмоции, захватывающие в моменте и отпускающие также быстро. Но девушки… Они же чувствуют иначе. И хоть она совсем не знала свою настоящую мать, а, впервые увидев, та предстала в самом ужасающем виде, всё же… Должна же она была что-то почувствовать? Она совсем мне не открывается, лишь шикает и дерется. Замкнулась, как я после смерти Даны. Я тогда сбежал, но Офелия еще здесь. Думаю, она намного сильнее меня. И я не хочу на нее давить, но и оставлять наедине с этими убивающими в своей совокупности эмоциями, не собирался.

Мы ждали информации от Августа и Клары, но они лишь разводили руками, говоря, что настолько тихо во дворце не было никогда. Никто ничего не знал и никто ничего не обсуждал. Слуги отходили от похорон Императора, стража держала посты как обычно, безмолвно. Но это и пугало. Кто-то приказал им молчать, потому что невозможно, чтобы совершенно никакой информации не просачивалось, это просто не в людской манере – держать в себе настолько громкие новости. Все переключились обсуждать пожар, который худо-бедно удалось потушить, благодаря начавшемуся дождю. А ведь я думал, что мы сделали всё, чтобы огонь не был слишком сильным.

— Я закончила. Подвигай пальцами.

Я послушно подал мысленный сигнал руке. На самом деле, не было никакого сигнала, я как будто шевелил своей же рукой, но ощущалось слегка иначе, медленнее, тяжелее, с задержкой на доли секунды, как если бы я отлежал руку.

— Болит где-то? – слегка хрипло продолжала допрос Офелия.

— Только когда ты специально делаешь мне больно.

Офелия цокнула и закатила глаза. Кажется, она слишком много провела времени наедине с Сильвией, и даже как будто повзрослела.

— Ты можешь со мной поговорить…

— Я знаю, — перебила Офелия и спешно начала собирать свои инструменты.

Она с грохотом и перезвоном швыряла их в ящик, что-то падало мимо, заметил дрожь в её пальцах, а ведь минуту назад она твердой рукой закручивала на мне расшатавшиеся болты. Офелия трясущимися руками начала собирать с пола отвертки.