Все грани осени

– Хотите есть, Андрей Юрьич? – спросила Настя, боковым зрением заметив, что он зашевелился. Он зачем-то был нужен этим людям. В Москве его носили на руках. Поселили в гостинице, возили на машине. Он боялся представить, что будет с ним, когда эта забота закончится, а интерес к нему пропадет. Впрочем, у него был теперь чешский сын, авось не бросит.

– Знакомое лицо?

Она повернула к нему планшет, и Андрей Юрьевич увидел очень ухоженную молодую женщину с большими лучистыми глазами, тонкими изящными ноздрями маленького носа с легкой горбинкой, упрямым подбородком и ямочками на щеках.

– Марта!

Такой он ее еще не видел. Когда они расстались, Марта была лет на десять моложе, чем на этой фотографии. Костик привстал посмотреть.

– Пипец! – сказал он восхищенно. – Как вы с ней познакомились? Изнасиловали на автобусной остановке?

– Костя, прекрати! – крикнула Настя. – Это не смешно! Не обращайте внимания, Андрей Юрьич, он завидует. А все же действительно, как вы познакомились? Вырвали из рук бандитов? Спасли из огня? Как?

– Случайно. Вместе кормили в парке лебедей.

– И все? И больше ничего?!

– А потом на автобусной остановке… – начал Костик, но Настя больно ущипнула его за бедро.

– Как вам это удалось? После нашей оккупации чехи нас просто ненавидели.

– Мы об этом не думали. Молодо-зелено. Нам было хорошо вместе.

– А у вас были чувства?

– Были.

Настя глубоко задумалась. Какие-то сомнения все еще омрачали ее милое лицо.

– Андрей Юрьич, у вас есть ваша фотография того времени? Можно посмотреть?

У него была одна фотография. Яна Львовна уже отсканировала ее для истории. Они с Мартой зашли в фотостудию перед самым его отъездом. Перед самой разлукой. Наверное, это и наложило отпечаток трагедии на их юные лица. Через день он навсегда вернулся в Союз.

Он вынул из сумки старую фотографию с обломанными, потрескавшимися краями и глупыми розочками по углам.

– А вот это точно пипец! – восхищенно воскликнула Настя – Реинкарнация! Вы же здесь вылитый Сергей Есенин! Повторение романтической истории про Айседору Дункан3! Боже, теперь мне все стало ясно! Смотри, Костик, какой Андрей Юрьич был красавец!

– Не то, что сейчас, – сказал Костик.

Андрей Юрьевич окаменел лицом, но сделал вид, что не услышал, чтобы не сорваться. Он знал, кто такая была Айседора Дункан, однако смысл Настиных слов до него так и не дошел.

– Зависть, Костя, это высшая форма комплимента, – назидательно сказала Настя.

– Меняю умные мысли на коньяк, – проворчал тот. – И спорим на поцелуй, что я целуюсь лучше тебя?

При слове «коньяк» поперхнулся и перестал храпеть за перегородкой Мотя Шумякин. Поезд бодро отстукивал колесами версты, отделяющие их от Белоруссии. На вокзале в Минске их уже ждали вездесущие старушки с кошелками, вкуснейшие драники и изумительная местная сметана, а в Бресте у польской границы – замена колес на стандарт европейской узкоколейки и таможенные декларации. С их многочисленным телевизионным оборудованием это была немалая проблема, хотя с документами у них был полный порядок. При проверке документов на груз Андрей Юрьевич с удивлением узнал, что их съемочная группа и не имеет никакого отношения к каналу, которому он адресовал свою заявку и принадлежит совсем другому каналу телевидения. Это показалось ему довольно подозрительным, но он счел за благо промолчать.

IV

К девяти часам утра следующего дня долгожданная красавица Прага величественно выплыла из-за покрытых редким рыжим лесом холмов. Поезд «Влтава» въехал в пригороды чешской столицы.

Андрей Юрьевич жадно выглядывал в окно. Возможно, в этом городе ему предстояло провести остаток лет. Он опасался променять красавец-Петербург на элегантную европейскую провинциальность. То, что он увидел из окна поезда, всколыхнуло его воспоминания. Он уже въезжал в этот город на танке молодым военнослужащим. Он покидал его с надеждой вернуться, но эти надежды тогда не осуществились. Он вновь въезжал в него с надеждой. Город сверкал и нежился на солнце, словно самая большая в мире драгоценность. Осень широкими красными и желтыми мазками разукрасила бульвары, ржаво-красной листвой устлала аллеи, влила сочной зелени в темную воду тихой Влтавы, щедро плеснула лазурь и золото в небо, прошлась мягкой оранжевой краской по одинаковым черепичным крышам домов, подрумянила причудливые пухлые облачка. Бронза домов, решеток, статуй, каменных мостов стала оправой всему этому природному великолепию. Настя ахала, Костик ловил бесплатный вай-фай, Матвей Шумякин угрюмо сосал барбариску. Поезд бесшумно погасил ход, и пассажиры потянулись к выходу, на покрытый аккуратной брусчаткой широкий перрон. Ждали Млинскую, пересчитывали кофры и коробки. Пассажиры, проходя мимо, оглядывались на их солидную поклажу, сложенную в египетскую пирамиду, на Настю Данилову, которая хоть и сменила короткий домашний балахон на синие обтягивающие джинсы, шерстяную сиреневую кофточку с высоким горлом и стильную кожаную куртку, лишь подчеркнула этим достоинства своей фигуры.

– Вон она!