Все грани осени

Они увидели, как впереди колышется и раздается в стороны толпа с чемоданами, словно что-то необыкновенное движется ей навстречу, неторопливо раздвигая плечами человеческие волны, вышагивает свободной широкой походкой от бедра, плавно поднимая руку к черным очкам, скрывающим пол-лица, чтобы откинуть упавшую на них платиновую челку.

– Яна Львовна! – завопили они.

Она плыла белым лебедем среди неуклюжих неряшливых пингвинов, сопровождаемая элегантным носильщиком с тележкой. Высокая, эффектная, выше всех в своих цокающих туфлях на «шпильках», длинноногая и гибкая. Иллюстрируя собой местный анекдот: «Шли по улице чешка и русская. Оглядели друг друга оценивающе. Шлюха, подумала чешка. Деревенская, решила русская».

Она подплыла и, раскинув в стороны длинные руки, сгребла всех в объятия, символически обняла их.

– Ну-ка живенько вещи в тележку и за мной шагом марш! Машина подана, – сказала она и первой схватила какую-то коробку. У главного входа вокзала был припаркован просторный синий минивэн Мерседес, арендованный вместе с водителем круглосуточно на все время съемок. Они погрузились и отъехали. Не было времени даже кинуть взгляд на архитектуру и внутреннее убранство Главного железнодорожного вокзала Чехии имени Вудро Вильсона, американского президента.

– Куда теперь? В Шеберов? – почти чисто по-русски спросил чех-водитель с большим животом и подвижным длинным носом как у старого толстого ежа. Его звали Ян. Друзья называли его Гонзой, а Настя с первого взгляда прозвала «Йожиком».

– В Шеберов. Как доехали, Настя? Андрей Юрьич, как настроение? Сердечко не шалит?

– Нет.

– Мотя?

– Что Мотя?

– Работать сможешь?

– Не неси чепухи. Нашла слабое звено!

Она усмехнулась, глядя на опухшее Мотино лицо.

– Точно?

Мотя оскорбленно отвернулся.

– Да все о’кей, Яна Львовна. Рады вас видеть, – скромно сказал Костик, сияя.

– Я тоже рада, – сказала она. – Заждалась вас.

И со вздохом откинулась на спинку сиденья. Мимо окон проплыла Государственная Пражская опера, небольшая, с колонами кремового цвета, похожая на аттический греческий храм и на все оперы мира одновременно. Справа открылась Вацлавская площадь, – огромный бульвар, кишащий людьми и днем и ночью, с большой конной статуей, стоящей к ним спиной. Всадник держал в руке копье с флажком. Коня окружали четыре пешие статуи. Проехали здание Национального музея с круглым фонтаном. Андрей Юрьевич вертел головой, искал знакомые места. Расщеплялось сознание. Это раздвоение не покидало его больше ни на один день, пока он был в Чехии. Он помнил шестьдесят восьмой год, помнил статую Святого Вацлава, руками самих чехов беспощадно загаженную каракулями и Национальный музей, весь заклеенный антисоветскими лозунгами. Танки, заглохшие в плотном людском водовороте и экипажи, молча сидящие по кругу на броне водя дулами выставленных вверх автоматов по высоким крышам домов и окнам верхних этажей, из которых в любой момент мог ударить пулемет. Лица в прицелах. Мурашки по коже, зловещая тишина и волчьи взгляды в упор – кто кого переглядит. «Оккупанты домой! Что вы забыли в ЧССР?» Ничего этого сейчас нет и в помине. Туристический рай. Иммунитет коренного питерца, выросшего среди величественной дворцовой архитектуры, позволял Андрею Юрьевичу без особого пиетета взирать на заграничные чешские красоты, однако в глаза сразу бросалось кардинальное отличие – поразительная чистота пражских улиц, мощенных брусчаткой. Только до боли знакомые вывески Samsung, Zara, Ikea на фасадах вычурных зданий превращали Питер и Прагу в города-побратимы.

Выбравшись из небольших пробок в центре города, Йожик слегка прибавил скорость. Через десять минут они уже вырвались за пределы густонаселенных кварталов старинной архитектуры в чисто поле, свернули с главной дороги направо и вскоре оказались в тихом уютном коттеджном поселке, расположенном возле заброшенных прудов. Это и был Шеберов. Каждый коттедж здесь радовал взгляд своей индивидуальной архитектурой, не выбиваясь, однако из общего стилистического единства, создаваемого одинаковыми черепичными крышами. На улице, звучащей на слух знакомо, но довольно странно – «К Розкоши», Яна Львовна сняла для своей киногруппы скромный приземистый двухэтажный коттедж с бежевым фасадом, грубой темно-коричневой черепицей, внутренним гаражом и очаровательной пушистой елкой перед домом. К одной из ее средних веток была привязана розовая коробочка, перетянутая шелковыми лентами с бантом, возможно, чей-то невостребованный подарок.

Они выгрузились. В гараже обнаружилась современная красная Шкода в рабочем состоянии, а в кухоньке, оборудованной по последнему слову европейской техники и сверкающей хромированными кранами и мойками, хозяйничала расторопная кухарка. Сладкий десерт, – кнедлики со сливовой начинкой в золотистой хрустящей панировке, – был почти готов. Осталось обсыпать их сахарной пудрой. Гуляш по-венгерски с сочным томатным соусом и со сладким красным перцем, уже томился у нее на плите в ожидании гостей. Запах его мог свести с ума даже самого большого привереду.