Все языки мира

— Ну ладно, — не сдавался я. — А если б ты и в самом деле опоздал раз или два? Что бы случилось? Большая беда?

— Я бы не расписался в табеле.

— Ну и что?

— Пришлось бы идти в отдел кадров.

— Ну и пошел бы.

— Еще чего! Спасибо за такое удовольствие. Знаешь, какие у нас были кадровички? Я трех помню. Кошмарные бабы. Все шибко партийные.

— Неужели ты боялся? Но чего, собственно? Что тебя выгонят с работы? Вычтут половину зарплаты? За одно опоздание? Что они могли тебе сделать?

— Ничего, — покачал отец головой, — ничего особенного. Могли только поставить на вид. А я этого не желал. Понимаешь?

— Понимаю, — помолчав, сказал я.

— Боюсь, что нет.

В четверть первого мы были на месте. Около больницы припарковаться не удалось. Я объехал площадь и остановился у вокзала. Оттуда до подземного перехода было рукой подать.

До того как Дух сошел и обновил облик земли — нашей земли, — до того как коммунисты потеряли власть, рухнули стены и распалась империя, в подземельях Центрального вокзала работал один продовольственный магазин и два газетных киоска. Пустынные, залитые мертвенным светом коридоры вели в огромную бетонную пещеру, где гуляли ледяные сквозняки. На толстых столбах, поддерживающих свод, висели таблички с надписями ТОРГОВЛЯ В ПОДЗЕМНОМ ПЕРЕХОДЕ ЗАПРЕЩЕНА. Женщины неопределенного возраста продавали там цветы, раскладывая товар на грязных подстилках. Всякий раз, когда из-за угла неторопливым шагом лунатика выплывал милицейский патруль, женщины в мгновение ока собирали цветы, закидывали подстилки за спину и бесследно куда-то исчезали, чтобы через минуту, едва минует опасность, вернуться на прежнее место.

Бог знает что тянуло меня в эти катакомбы. Много лет чуть ли не через день я спускался вниз и совершал ритуальный обход закоулков вокзала, что занимало по меньшей мере час. Слабая надежда, что сейчас на меня снизойдет озарение, так никогда и не сбылась, а живые картины, которые я наблюдал, сами по себе не казались достойными описания.

Толстый бродяга Здислав, добродушный великан с лицом младенца, с трудом прилаживал к ногам картонные башмаки собственного изготовления и оборачивал их полиэтиленовой пленкой.

Педераст с теннисной ракеткой под мышкой дежурил около туалета, держа на поводке стриженого карликового пуделька.

Старая горбатая проститутка маленькими кулачками охаживала по голове алкаша с расстегнутой ширинкой, крича во всю глотку: «Моя рожа не писсуар!»

Продавец игрушек демонстрировал пауков из черной клейкой массы — будучи брошены на терразитовую стену, пауки прилипали к ней с мягким чавканьем, чтобы через минуту, как живые, поползти сверху вниз.

— Не уверен, что мы правильно идем, — сказал я отцу. С тех пор как вокзальные катакомбы превратились в торговый центр, мне не раз случалось терять дорогу среди сотен магазинов, магазинчиков, баров, обменных пунктов и киосков.

— Не бойся. Со мной ты здесь не пропадешь, — успокоил меня отец, но по ошибке свернул направо, и через несколько минут, описав по подземелью круг, мы оказались там же, откуда пришли.

Отец не признал, что ошибся.

— Я одного не понимаю, — сказал он раздраженно. — Почему ты идешь со мной не в ногу? Неужели это так трудно? Сразу видно, что ты не служил в армии.

Я посмотрел на отцовские ноги и попытался шагать в том же, что и он, ритме, но через минуту сбился.

Возле лотка, на котором продавали календари, отец на секунду остановился.

— У меня нет нового календаря. Может, уже не стоит покупать? Как ты считаешь?

— Почему не стоит? Погоди. Я тебе куплю. Смотри, какой у них выбор! — Я наклонился над лотком. — Может быть, этот? — Я показал отцу на ежедневник издательства «Святой Павел».

— Нет, — замотал он головой. — Слишком большой.

И выбрал самый маленький и самый дешевый.

Я заплатил, но отец немедленно вытащил кошелек.

— Исключено, пап, — придержал я его руку. — Полагаю, я могу подарить тебе календарь. Тем более в такой день.

В больницу мы вошли через приемный покой.

Вахтер, увидев отца, вышел из дежурки.

— Мое почтение, пан магистр! Вас уже ждут.

— Последний раз, — сказал отец. — Всему приходит конец.

— Последний? — возмутился вахтер. — Почему это — последний? Вы у нас всегда будете дорогим гостем.

Я положил на скамейку коробку с тортом.

— Можешь уже идти, — сказал отец. — Спасибо тебе за все.

— За тобой точно не надо приезжать? — спросил я. — Ты же получишь массу цветов.

— Точно. Меня отвезет Свирский. Разве что я потом еще кое о чем тебя попрошу.

— Сын? — спросил вахтер.

— Сын, — подтвердил отец.

Они вместе вошли в лифт.

Вахтер захлопнул дверь.

Я подождал, пока лифт тронется вверх.

18 Человек двуязычный

— Сколько это еще продлится… — скорее утвердительно, нежели вопросительно сказал инженер Шумский, владелец ксерографической мастерской «Дельта» на улице Словацкого. Из ксерокса новейшей конструкции плавно выползали копии моего свидетельства о рождении. — Сто, от силы сто двадцать лет.

— Уже так скоро конец? — сказал я. — Вы уверены?

— Да вы что! — возмутился он.