Все или ничего

И дело не в том, что ей непременно требовалось пережить страстное увлечение, чтобы потом изобразить его на экране. Ее просто страшно влекло к тому актеру, безумно влекло, с самого первого съемочного дня. Да и он тоже потерял голову – настолько, что не мог вспомнить ни строчки из своей роли, едва оказывался рядом с ней на площадке. Конечно, можно было бы обуздать себя, стараться держаться подальше, но это означало бы подавить, ограничить свою свободу, которая, как она решительно поклялась себе, будет главным принципом ее жизни. Это была чисто физиологическая связь, почти без слов, но он оказался прекрасным любовником, и Сильвия вдруг поняла, что готова к подобного рода сексуальным отношениям: секс без супружества, без семейных или еще каких обязательств, секс без глубоких чувств, без постоянства – и без легчайшего чувства вины.

Да, в то парижское лето Сильвия получила важнейший урок. Она поняла, что может заново организовать свою жизнь, обогатив ее. Ей просто необходимы любовные отношения, подвела итог размышлениям Сильвия, не сомневаясь в том, что, как всегда, делает правильный выбор.

Романы следовали один за другим. Сильвия чувствовала себя такой же юной и в то же время созревшей для страсти и пылкой, какой была до замужества, в Стокгольме, свободная и ничем не скованная. Едва познав наслаждение от близости с мужчиной, которого после тайных встреч никогда больше не увидит, она почти с каждым новым фильмом заводила и нового любовника: если не актера, так режиссера.

Она жила, подчиняясь неписаным, но всеми признанным правилам, царившим в мире кино: ни один из партнеров не хотел, чтобы эти увлечения затронули его семейную жизнь. Их семьи и близкие, не вдохнувшие воздуха студий, декораций и павильонов, родные, ожидавшие дома их возвращения, должны оставаться в стороне от этой жизни. Слухи прорывались за пределы их киномира благодаря всевидящим и всеслышащим доносчикам, которых полным-полно копошится на каждой съемочной площадке: помощникам, костюмерам, переписчикам ролей, гримерам – многие из них служили своего рода платными информаторами для жадных до сплетен газетчиков. Никто их точно не знал, и единственное, что оставалось делать, – просто не замечать этого.

Но как же волнующе прекрасно было осознавать, даже в упоении счастливым материнством и замужеством, что существует еще один мир, что жизнь ее не знает преград, что через несколько недель, получив звонок от агента, она снова помчится на съемки, навстречу очередному незнакомцу, чтобы разделить с ним тайную страсть, которая никому не причинит вреда.

Право же, это стоило капельки лжи...

Насколько помнила Джез, в детские годы рядом с нею были Валери и Фернанда, ее сестры по отцу. Они приезжали каждое лето почти на месяц и не меньше недели проводили на ранчо на Рождество и Пасху. Лидия Килкуллен, добровольно решившись на ссылку в Европе, оставалась в полной боевой готовности, не пренебрегая сведениями об успехах и процветании округа Оранж.

Надежно укрывшись от испанского солнца и листая одну из лос-анджелесских газет, она с грустью размышляла над горьким фактом, что именно в 1960 году – году ее развода – возник грандиозный план строительства в Ирвине, всего в нескольких милях к северу от ранчо Килкулленов, Калифорнийского университета. Этот план включал в себя освоение под застройку 35 тысяч акров земель – от побережья в глубь материка, к будущему университету. Лидия понимала, что ее бывшие соседи, владельцы этих земель, скоро станут несметно богаты, хотя, видит бог, они и так не бедствуют с незапамятных времен, не уступая в богатстве даже некоторым «новым» филадельфийцам.

Пройдет еще немного времени, и какой-нибудь предприниматель предложит выгодную сделку и ее бывшему мужу, желая получить часть его земельных владений – двадцать миль вдоль побережья, крайне необходимых для нового строительства и практически бесполезных в хозяйстве Килкулленов: на них только фасоль и выращивать. Если она верно понимает Майка, он никогда не продаст земли в полное пользование, а соблюдет свой интерес, сохранив за собой, почти наверняка, право контрольного пакета, какой бы части ранчо ни коснулись эти перемены. Возможно, даже сам займется развитием этих земель.

Предыдущие поколения Килкулленов, чтобы обеспечить себе приличный, устойчивый доход как на взлете, так и в моменты упадка скотоводчества, сдавали в аренду нескольким фермерам огромные земельные пространства в низине. Большую часть их владений занимали цветочные луга, цитрусовые и ореховые рощи. Если Майк Килкуллен построил на своей земле дома для тех, кому сдавал ее в аренду, то почему бы ему со временем не возвести дома для чужаков? Тут можно сколотить огромное состояние, особенно теперь, с открытием шоссе из Лос-Анджелеса.