Всё или ничего

Ребёнок всегда затихает, когда происходит что-то непривычное. Рука на животе, не принадлежащая ни Линдси, ни Мелани, к которым он уже привык, как раз подпадает под эту категорию. Но он начнёт шевелиться. Линдси знает это. Брайан глазеет по сторонам. Его сын по-прежнему не подаёт признаков жизни, и он начинает терять терпение.

- По любому, чушь всё это, - говорит Брайан. - Он даже не понимает, что происходит, у него мозгов сейчас не больше, чем у телепузика.

В гостиную заглядывает солнечный луч. Линдси лежит на диване, ноги выше головы. Она вздыхает, и рука Брайана, прижатая её ладонью, поднимается и вновь опускается.

- Каким, ты думаешь, будет ребёнок?

- Чёрным.

- Я серьёзно, Брайан.

- Да откуда мне знать?

- Ну а каким ты его себе представляешь?

- Когда он родится? Лысым и мелким. Как член карлика.

Если бы тут была Мелани, она бы процедила сквозь зубы: «Ну и папаша». Но Мелани тут нет, и через какое-то время Брайан начинает привыкать к большому животу под своей ладонью. Ещё через пару минут он уже с комфортом лежит рядом с Линдси, разглядывает потолок и ничего не делает. Десять минут спустя его бдительность ослабевает.

- Может, он будет светленьким?

- Думаешь?

- Ну, ты ведь блондинка. А я, когда родился, был светло-русым.

Линдси этого не знала. Она никогда не видела детских фотографий Брайана. Даже сложно себе представить, каким он был. Было бы неплохо заполучить один такой снимок. Один ребёнка, один Брайана и один Мелани. Можно было бы поставить их рядышком. У Мелани не так много детских фотографий, но что-то должно быть.

- Уверена, он будет похож на тебя.

Она не говорит этого вслух, но ей хотелось бы, чтобы ребёнок был похож на него.

Брайан выглядит удивлённым. «Не думаю» - говорит он. А потом, кажется, даже заинтересованно: «Ты думаешь?». А, возможно, это и не интерес вовсе, а так, любопытство. А может быть, и нет.

- Мелани хочет назвать его Авраамом.

- Можешь считать меня нацистом, но я никогда не смирюсь с тем, что кто-то, в чьих жилах течёт хоть капля крови Кинни, станет носить имя, которое было бы таким…

- Еврейским?

- Уродливым.

Еще пару минут Брайан и Линдси просто лежат на диване, но потом мысль о том, что они одни и лежат совсем близко, заставляет вспомнить, то, что когда-то произошло. Иногда Линдси размышляет, а что же это всё-таки было, но не очень часто, потому что и так знает ответ.

Это был один из тех абсурдных экспериментов, которые обычно ставят над собой в колледже, когда ты «застреваешь» между тем, что ты есть, и тем, что ты ни хрена не понимаешь, кто ты такой. Опьянённые избытком энергии, парализованные от страха перед будущим. Начали они с дружеских поцелуев, продолжили небольшим стриптизом, а закончилось всё приступом хохота, когда, после того как они переспали, Брайан признался, что он гей.

Они трахнулись как бы промежду прочим. Это не было плохо, это не было ужасно, это не изменило их жизни, став откровением, навсегда определившим их сексуальные предпочтения, а просто наметило узенькую тропинку разнополого секса.

Это был секс из серии «посмотрим, что получится», и они почти не говорят об этом. Однажды, только однажды Линдси спросила Брайана, думал ли он о каком-нибудь парне, когда был с ней. Сначала Брайан ответил, что нет, и Линдси почувствовала облегчение…нет… радость, хотя, нет, погодите – любовь! И всё же нет, всего лишь облегчение.

А потом Брайан добавил: «Когда я трахаюсь, то вообще ни о чём не думаю. Поэтому мне так это и нравится». А Линдси подумала, что больше это не повторится, потому что они навсегда останутся переменными разных уравнений.

- Эй, он пошевелился.

Явственный толчок. Брайан повторяет: «Он пошевелился» и замирает в ожидании, пока ребёнок пихается снова и снова. Брайан, кажется, даже улыбается. На его лице проносится череда эмоций. Радость, смешанная с паникой. А потом он становится серьёзным, предельно серьёзным и говорит: «Если тебе нужны деньги…» - в последние месяцы он регулярно возвращается к этому разговору. Линдси повторяет своё извечное «У нас всё есть, Брайан» и признаётся, что иногда она испытывает приступы страха. Ей снится, что ребёнок из стекла, а она роняет его с лестницы. Она рассказывает ему все, чем не может поделиться с Мелани, потому что не хочет её пугать.

- Можешь рассказывать мне, - беззаботно заявляет Брайана. – Я-то уж точно не испугаюсь. Ты же знаешь, - тут он слегка понижает голос, - чужие переживания меня мало волнуют.

Ребёнок уже перестал пинаться, но Брайан руки не убирает. Голос Линдси слегка надломлен, когда она признаётся, чтодействительно ужасно напугана. Брайан садится и успокаивает её, на свой прямолинейный и не слишком сентиментальный лад.

- Послушай, в любом случае ты не сможешь напортачить больше чем мои родители. Даже Мелани не сможет напортачить больше. А посмотри каким неотразимым я вырос!