Все имена птиц. Хроники неизвестных времен

Я отхлебнул теплого вина, оно показалось мне чересчур кислым.

– Слыхал, чего творится? – вздохнул Бучко. – Говорят, поставят постоянные кордоны – теперь так просто не пройдешь… Хотел бы я знать, какие гады…

– Я там был, – сказал я. – Этот твой… ученичок… потащил твой подарок в салон в Пассаже, хотел выставить…

Бучко слегка оживился:

– И что?

– Нет больше того салона…

Он вновь протяжно вздохнул.

– Еще бы немного, и у меня начали их брать, – грустно сказал он, – а впрочем, хрен с ними… разве они чего понимают. Ладно, будь здоров.

– Тебе того же. – Я поднял стакан.

– Малый хоть цел?

– В шоке…

– Нежные они, – он осуждающе покачал головой, – кишки слабые.

– Брось, не такие уж они нежные. Вон как нас в свое время скрутили – и по сю пору оправиться не можем… А что до малого – так он там сидел с убитым родственником посреди этой кровищи… Я чего пришел? Худо дело, Игорь… Шум поднялся… Малый сказал, Шевчук у тебя держал что-то… Оборудование какое-то…

– Донести хочет, – спокойно проговорил Бучко.

– Хотел бы – уже бы донес. Неспокойно ему, понимаешь? Сам-то ты хоть знаешь, что это?

– Та мелочи это, – буркнул Бучко. – Он лабораторию хотел организовать… фармацевтическую… пока у мажоров допросишься… А я заодно попросил его фильтры мне на змеевик поставить. Он и поставил. А остальное забрал.

– Все равно… Подсудное же дело…

– А мне-то что? Да и потом, Лесь, хотели бы, так давно бы взяли Адама… А ты что, думал, он взрывчатку делает? Нет, он не стал бы. Он же врач, Адась, понимаешь? Он людей жалеет.

– Мажоров-то он не жалеет.

– А чего их жалеть, соколиков? Но Адась никогда не стал бы своих на клочки разносить. Не такой он человек…

Я встал:

– Спасибо, Игорь. Пойду я… Погляжу на эту его… лабораторию…

– Он что, дурак по-твоему? – удивился Бучко. – А впрочем, может, и дурак. Иди взгляни. Он на Петра-Реформатора, десять, живет, Адась-то.

С Днепра дул сырой ветер, небо было серым, с розовыми переливами, точно распахнутая створка раковины-жемчужницы. Начал накрапывать мелкий дождик – теплый, совсем летний.

Домики по улице Петра-Реформатора были низенькие, большей частью одноэтажные, окна начинались чуть не от земли, но за занавесками вполне можно было различить приличную модную мебель, а порою – и хрустальные люстры, которых не постыдился бы концертный зал среднего размера. Зарабатывали в Нижнем Городе не так уж и плохо.

Но к дому номер десять это не относилось. Дверь обшарпана, звонок вырван с мясом. На стене надпись углем «Бей мажоров!», поспешно затертая, но все равно различимая. Откуда-то сверху доносилось приглушенное воркование – я задрал голову: на крыше громоздилась шаткая, покосившаяся голубятня.

Шевчука я застал дома.

Он даже не удивился, увидев меня.

– Проходи, – сказал он торопливо, – в кухню проходи. Я сейчас.

Он нырнул в полутемную комнату, потом вновь появился. Рукава у него были закатаны по локоть, рубашка в мокрых пятнах.

– У жены токсикоз, – пояснил он, – второй раз за сегодня откачиваю… А эти сволочи кордоны поставили.

– В скорую звонил?

– Не едут. Не до того им. Больницы там забиты. До хрена раненых, слыхал?

Я сказал:

– Слыхал. Кто это мог сделать, как ты думаешь?

– Есть у меня одна идея, – сказал он равнодушно.

– Какая?

– А поглядим…

– Не так уж сложно такую бомбу собрать, верно, Адам? И ты бы мог…

Он внимательно посмотрел на меня:

– Кто угодно мог бы. При чем тут я?

– Себастиан рассказывал, он тебе что-то притащил по твоей просьбе.

– Мажор этот? – Он покачал головой. – Так, значит, наш борец за равноправие наложил в штаны и тут же побежал каяться? Так я и думал.

– Никуда он не побежал. Это я тебя спрашиваю, Адам. Чем ты занимаешься, скажи на милость?

Он внимательно посмотрел мне в глаза:

– Что бы я тут ни делал, к взрыву в Пассаже это не имеет никакого отношения. Никакого. Мамой клянусь. Да за кого ты меня принимаешь?

– Сам знаешь, как оно бывает. Когда кого-то так сильно ненавидишь, остальное начинает казаться… неважным. А ты же их ненавидишь, разве нет?

– Ненавижу. – Он устало потер лицо. – Что с того? Да я в жизни не стал бы… Там ведь женщины были… дети…

– Они ж не ваши были. Из Верхнего города. Ты же и их тоже ненавидишь… нас…

– Господь с тобой, Лесь! Ради чего же я все… Нет, это не я. Здоровьем жены клянусь.

– Кто же? Я-то думал, они группу Ляшенко тогда всю взяли…

– Диссиденты? Подпольщики? Нет. Не верю. Такое мощное устройство – я бы знал… до меня дошли бы хоть какие-то слухи… Нет, Лесь, – он покачал головой, – нет. Говорю тебе, тут совсем другое дело. Ты еще вспомнишь… Лесь, это они. Они сами все устроили. Этот взрыв в Пассаже.

– Брось, это на них не похоже. Зачем это им – весь аппарат подавления у них в руках, полиция, армия. Да и кровь они не любят – сам знаешь, они предпочитают тихой сапой… Решиться на такое?

– Тому, кто это сделал, вовсе не надо было смотреть на кровь. Ему надо было только подложить эту бомбу, часовой механизм подгадать к часу пик и удалиться.

– Но зачем? Своих же!