Все имена птиц. Хроники неизвестных времен

В желудке разместилась сосущая пустота, отчего одновременно тошнит и хочется есть. Розка кажется себе полной идиоткой. А вдруг это ее просто разыгрывают – таким особо изощренным образом?

– Давай-давай… Подумаешь, качка! В открытом море, вот это да, качка! Руку-то расслабь! Не в локте, дуреха! В кисти расслабь, в пальцах! Как же она у тебя будет вертеться.

У Розки и правда от напряжения свело пальцы.

– Дай сюда!

Рамку Вася держит как-то по-особому, расслабленно, – наверное, опытный бандит так держит нож…

И рамка в его руках тут же начинает шевелиться.

Сопровождающий их сэконд, очень молодой и беспокойный, грызет на ходу ногти.

– Что там у вас? – Вася поглядел строго, и Розке даже показалось, поправил на переносице несуществующие очки.

– Там? Ничего. – Сэконд смотрит в сторону, потом моргает и повторяет: – Ничего… Ну смотрели же…

Вася пожимает плечами. У грузового люка рамка вертится медленнее, потом замирает совсем.

– Не в трюме, – озадаченно говорит Вася.

– Ваша служба… – Сэконд раздраженно топчется на месте. – Мракобесие какое-то.

– Наша служба… – рассеянно бормочет Вася сквозь зубы, – и опасна и трудна… и на первый взгляд как будто не видна… есессно… Ничего не понимаю…

– Ничего нет, – очень равнодушно заметил сэконд.

Врет, решила Розка. Рамка в руках у Васи шевелилась, как нос гончей собаки. Верхнее чутье, нижнее чутье.

– Вот эту штуку отвинтите.

– Это вообще ничего. – Сэконд пожал плечами. – Крепление просто. И вообще… тут механик нужен. А я не…

И он встал, прислонившись к фальшборту и гордо скрестив на груди руки.

– А я – да… – сказал Вася, отложил рамку и присел на корточки.

Раздался противный тягучий скрип. Розка пытается заглянуть ему через плечо, но плечи у Васи широкие. Ничего у нее не выходит.

Какое-то время Вася молчал, глядя перед собой. Потом сказал:

– Верно, ничего нет… Сам завинтишь или как?

– Сам завинчу. – Сэконд моргнул и вытер потную верхнюю губу.

– Пошли, Розка, – говорит Вася, – дай ему на подпись акт и пошли.

– А там чего было? – спрашивает Розка, когда они спускаются по трапу.

– Ничего, – говорит Вася, – померещилось. Бывает. Посторонний сигнал, сопровождающий фонит.

Он остановился и прикурил, заслоняясь ладонями от ветра, потом повернулся к Розке:

– Ты, Розалия, сейчас наблюдала наведенные помехи. Потому как, если человек волнуется или там думает все время о чем-то, он, как я сказал, фонит… Знаешь, как карманники вычисляют, у кого особо крупная сумма денег при себе?

– А у него что там, деньги были? – интересуется Розка.

– Нет, так, контрабанда по мелочам… коньяк, чулки и презервативы… Ну, это не наша забота, пускай у ОБХСС голова болит.

– Вася, разве коньяк туда влезет?

– Ну, – бормочет Вася, – маленькая такая бутылочка. Очень маленькая. Ты, Розалия, «Архипелаг» читала? Ну «ГУЛАГ». Нет? И правильно, что нет. Ох, с огнем ведь играют, дураки!

* * *

Кабинет показался неожиданно пустым. Во всей конторе пусто – не на кого злиться, некого винить. Даже Лещинский не звонил больше.

Она в задумчивости ходила по кабинету, грызя ноготь. Из порта, далеко-далеко сквозь заклеенное на зиму окно доносилось лязганье кранов. Краны были крохотные. Она вспомнила, что когда-то, давным-давно, купила Ляльке конструктор. Легкие алюминиевые рейки с дырочками, винтики, гайки какие-то… Надеялась, что Лялька будет инженером. Инженером легче. И мальчиков в технических вузах гораздо больше, чем девочек…

Бедная Лялька.

Она села, придвинула бумагу, стала писать официальный отчет. Написала «опастность». Исправила. Белкиной такое доверять нельзя, надо самой перепечатать. И копию у себя оставить. Знаю я этого Лещинского.

Неожиданно захотелось есть. Она механически пошарила по ящикам стола, сначала у себя, потом у Белкиной. У Розки в столе нашлась «Анжелика в Новом Свете». На Розку похоже. У Катюши нашлись карамельки «Раковая шейка». Интересно, чем думают люди, когда выдумывают названия для конфет?

Вася боится есть Катюшины конфеты, надо же. А если сама угощает – берет. Все ее боятся, даже Розка боится, ничего не понимает, а боится. Это на уровне рефлекса.

Она подумала и взяла конфету. Она теперь большая и страшная. Розовая конфета с поперечными белыми полосочками. Обернулась на шорох.

Мальфар стоял в дверях, скучный, руки в карманах.

– Вы свободны, – сказала Петрищенко, не здороваясь. Почему-то у нее было острое чувство, словно ее обманули, как в детстве, даже горло перехватило. – Одним словом, извините за беспокойство, спасибо большое и все такое. Командировочное я подпишу.

Она хотела сказать это холодно и четко, но получилось неразборчиво, потому что во рту была конфета.

– Господь с вами, – сказал мальфар. – Я здесь неофициально, какое командировочное?

– А как же вы поселялись?

– Вася с дежурной договорился, она и пустила. За трояк.

– Хорошо устроились. – Она поджала губы. – Никакой ответственности. Приехали, развели тут цирк. Как бы хуже не было.

– Сами ж позвали, – равнодушно сказал мальфар.

– Это я от отчаяния. На какой-то момент показалось, что хоть какой-то выход. А вы просто ловкий шарлатан. С этой иглой.

– За что вы так меня не любите, Елена Сергеевна?