Все имена птиц. Хроники неизвестных времен

Вася отмахнулся от нее, как от мухи.

– Как хоть вчера прошло?

– Нормально прошло, – сказал Вася. – Все путем. Любимый город может спать спокойно. Але? А можно Белкину? С работы. Это секретарь комсомольской организации. Она на работу не вышла. Что? В больнице? А в какой? На Слободке? А она… в сознании? Напугал кто-то? Не хочет говорить? Скажите в какой, мы подъедем. Обязательно. Мы всегда… навещаем своих больных.

Он положил трубку и поглядел на Петрищенко исподлобья.

– Вот так, – сказал он наконец. – В больнице Белкина. Говорят, шок. Говорят, обойдется. Ну, в общем, повезло ей. Хотя, в общем, не повезло…

– При чем тут Белкина, Вася? Я ничего не понимаю.

– А вам и не надо понимать, Лена Сергеевна. Все кончилось. Не думайте об этом.

– А… где Стефан Михайлович?

– Наверху.

– Он здесь?

– Нет.

– Вася, что ты мелешь?

– Да не важно все это, – сказал Вася неохотно. – Где он, это, ну, не важно. А вы, я вижу, с чемоданом.

– Ну, я подумала. – Она бессознательно оправила прическу. – Решила поехать. Поглядим что да как. Может…

– И билет купили?

– Еще нет, – сказала она. – Думали, вместе купим. Чтобы вместе ехать, ну.

– Хорошо, – сказал Вася. – Сдавать не придется.

– Вася, я же вижу, что-то случилось. – Она почувствовала, как ноги противно слабеют. – Я хочу его видеть. Он вообще… жив?

– Беспокоитесь, – сказал Вася вяло, – а зачем? Лучше бы к Белкиной в больницу сходили. Принесли бы ей апельсинов, что ли. Этих, марокканских. Бабкину вон кто-то носил апельсины, а Белкина чем хуже?

– Вася, я хочу его видеть.

Петрищенко попыталась крепче ухватиться за конторку и только теперь заметила, что в ладони у нее зажато удостоверение, выуженное со дна сумочки. На неровной стенке за спиной вахтерши висел синенький морфлотовский плакат, и белый сверкающий теплоход на нем уплывал, уплывал, уплывал…

– Ну, он сейчас спустится, – Вася пожал плечами, – если хотите. А я пошел.

– Куда?

– Какая разница? – сказал Вася. – Мир большой. И имейте в виду, теперь есть кому его держать. По крайней мере один угол.

У двери он остановился, обернулся, покачал головой и вышел. Она осталась стоять у конторки, сжимая удостоверение в руке.

Вахтерша покосилась на нее, потом достала растрепанную книжку и стала читать. Петрищенко машинально посмотрела на обложку. Вахтерша читала «Двенадцать стульев».

В голове было пусто. И еще она вспомнила, что не выспалась, потому что легла поздно и долго не могла уснуть, а потом рано встала. И еще болели ноги. Наверняка вены. Все-таки чемодан слишком тяжелый. Не женский чемодан.

Она почувствовала, что ей смотрят в спину.

Романюк стоял в холле, за проходной, в своем долгополом черном пальто, руки засунуты в карманы, словно его знобило. Она не видела, как он спустился.

Он молчал, и она почему-то ощутила странную робость и неуверенность, словно школьница на первом свиданье.

– А я… вот. – Она зачем-то показала на чемодан. – Я подумала… ничего, что я так рано?

Он молчал.

– Как ты думаешь, можно здесь оставить чемодан? Пока мы сбегаем за билетами. Пока нет очередей… – Она сбилась и замолчала.

Она вдруг сообразила, что не знает, как его называть. Должно же быть какое-то сокращенное имя, ласкательное. Как-то же его звали в детстве? Жена как-то звала…

– Лена, – сказал он тихо, – иди домой.

– Но мы же решили, вместе решили, – она почувствовала, как внутри у нее что-то плавно, словно осенний лист, оторвалось от ветки и полетело вниз, – вчера.

– Это было очень давно, Лена, – сказал Романюк.

– Да нет же. – Она бессознательно теребила шарфик. – Вчера вечером, ну. – Она покраснела быстро, как будто по ее лицу прошла тень алого полотнища.

Глаза Романюка были пустые и отсвечивали, точно две серебряные луны.

– Лена, – повторил он терпеливо, как назойливой собаке, – иди домой. Домой, домой.

– Но…

– Меня больше не бывает. Ты не туда пришла.

– Ты… сошел с ума? – медленно спросила она.

– Нет, – сказал он тихо. – Нам повезло. Никто не сошел с ума. Даже та девочка. Но ты иди домой. Я не знаю тебя. Я больше никого не знаю. И вообще мне надо идти. У меня много дел.

– Хорошо, – сказала Петрищенко. – Хорошо, но как же… Ладно, не важно.

Она повернулась.

Она шла медленно, потому что ждала, что он все-таки позовет ее или, по крайней мере, скажет что-то очень важное, но вслед ей пронзительно закричала вахтерша:

– Женщина, вы забыли чемодан!

– Возьмите его себе, – сказала Петрищенко.

* * *